Помещик Пушкин
Шрифт:
Не зачеркнуты в этом наброске только слова, набранные курсивом. Среди этих вариантов обращает внимание: — «оне (т. е. младые девы) поведали, рассказали преданье». Но тут же Пушкин дает набросок в исправленной версии и отчасти
Мы видим, что именно эту версию, предназначенную сначала для эпилога, Пушкин развивал в отрывке, получившем впоследствии значение вступления. Здесь в тетради 2366 не получил развития намек на обстоятельства шумной петербургской жизни, и поэт продолжал на об. 26-го листа:
Но бросив наконец Надолго север покидая Я посетил Бахчисарая [Забытый славою] [забвенью преданный] В забвеньи дремлющий дворец В забвеньи [тлеющий] дворец.Черновик на листе 262 захватывает ст. 505–515, а лист 27 — ст. 516–526, наконец, и лист 27 об. — ст. 527–530. Стихи 531–532 набросаны дважды. В первый раз —
Но [нрзб.] — не тем в то время сердце полно было… [Я вкруг себя смотрел] [бродил уныло]а второй раз в таком виде —
[Все изменилось] [Но и [В то] я думал о другом [Другие] [занимали] Иные думы волновали [Лишь мне известные] мечты [Меня глубоко занимали — ]Таким образом, стихи 531–532 получали развитие, следов которого печатный текст не сохранил, но, к сожалению, черновая рукопись не сохранила продолжения, ибо как раз следующий за 27-м лист вырван. Об этом красноречиво свидетельствует оставшийся у корешка тетради кусочек листа. Тут, очевидно, шел «любовный бред»; идущий за клочком оборванного листа нынешний 28-й лист сохранил его продолжение в следующем виде. Даем полную транскрипцию:
л. 28
Или — но кто поймет меня [Надеж (?)] Печали [Мечтанья] желанья [страданья] И безнадежные страданья [пленительный] [Или таинственный] предмет [Или] [Но] [полно] — их уж нет Во глубине души остылой [иль нрзб. нрзб. нрзб.] [любви] [унылой] Иль только сладостный предмет Любви таинственной унылой — [нрзб.] Тогда… но полно! вас уж [нрзб.] Мечты [нрзб.] [безумный] [Мечты безумн] [юных] [нрзб.] Во глубине души остылой [Не тлеет ваш] [безумный] [след]л. 28 об.
Мечтатель! полно! Перестань [Забудь] [Забыть] [мук] напрасной [Пора] [Тебя никто не понимает] Не пробуждай тоски [Забу] [Иль мало ты] [мечтам] [тоске] [Принес] [любви] [пр] [о] [Слепой] [любви], [т] нещастной, [Платил безумства] [дань] [безумных] — [мечте] [безумной] любви [слез] Заплачена тобою дань слепой [Тебя никто не понимает] [доволен будь] — раб послушный [нрзб.] поэту [малодушной] Опомнись! — долго л[и]ь [в упоен] [вл. 29
Кому понятн[ей] ы буд[е]ут Забудь [Или] мучительный предмет [Любви отверженной и вечной] [Невозвратимых заблуждений! [Забудь] [Чего ты жаждешь — ] [наслаждений] [Забудь] [нрзб.] [Чего ты] [Забудь] — ранних [И слабость (?)] [отроческих] лет Ты возмужал средь испытаний [Забудь] Загладь(?) проступки ранних лет 2) Забудь мучительный предмет [воспоминаний (?)] 1) Постыдных слез, [немых желаний] [Уединен] [Уединенных] И безотрадных ожиданий.На этом 29-м листе кончаются черновики поэмы, на об. 29-го л. написано только одно слово «Теперь», на л. 30 набросано загадочное французское письмо к неизвестной нам женщине, любовного содержания, напечатанное в 1-м томе «Переписки» под № 43.
Эти незаконченные и неотделанные наброски дают нам несколько фактических указаний о любви Пушкина. Предмет ее — мучительный, таинственный. Самое чувство — любовь унылая, таинственная с безнадежными страданиями. Она вызывала в поэте постыдные слезы, немые желания; ей сопутствовали уединенные и безотрадные ожидания. Чувство поэта осталось неразделенным, не нашло ответа, но все же у поэта нашлись эпитеты для этой любви — «любви отверженной и вечной». И несмотря на то, что чувство поэта оказалось отверженным, он все верит, что если кто и может понять его и его безнадежные страданья, так это только одно сердце, бьющееся в груди мучительного «предмета».
В этих перечеркнутых строчках можно уловить две темы: 1) увещание к самому себе прекратить безумства страсти и не растравлять старой тоски: поэт старается уверить себя, что его чувство прошло и душа уже остыла; 2) кто поймет страданья поэта? Его никто не понимает, и только два сердца поймут эти страданья (два сердца — его и ее?). Первая тема обработана, как мы видели, на л. 3 об. тетради 2369 и появилась в поэме в ст. 551–558. Но эти стихи самим Пушкиным не печатались и впервые сообщены Анненковым. Вторая же тема нашла развитие в ответе поэта на вопрос книгопродавца в «Разговоре»: ужели ни одна не стоит ни вдохновенья, ни страстей поэта? (ст. 137–175). «Я всем чужой… Слова мои поймет одно сердце»… отвечает поэт и вспоминает свою неразделенную любовь — тяжкий сердца стон — и ту, кто отвергла заклинанья, мольбы и тоску его души. Несомненно, это — та самая отверженная и вечная любовь, о которой мы читаем в набросках «Фонтана». Стихи из «Разговора» обыкновенно цитируются, когда говорят об исключительной любви Пушкина:
156 С кем поделюсь я вдохновеньем? Одна была — пред ней одной Дышал я чистым упоеньем Любви поэзии святой. Там, там, где тень, где лист чудесный, Где льются вечные струи, Я находил огонь небесный Сгорая жаждою любви.Итак, перед вами следующие достоверные выводы. Легенда о Бахчисарайском фонтане была хорошо известна членам семьи Раевских. Рассказ о нем Пушкин впервые услыхал, еще будучи в Петербурге, от Н. Н. Раевского, и тогда этот рассказ не оставил впечатления. Мы знаем, что Пушкин собирался посвятить свою поэму Н. Н. Раевскому, но не исполнил своего намерения. Не потому ли, что не рассказ Раевского дал краски поэме, установил тон чувства? Рассказывали старинное преданье и младые девы, и в устах одной из них легенда привела в необыкновенное возбуждение поэтический дар поэта, и, перелагая в стихи ее повесть, поэт создал поэму и излил в ней свое сердце, полное любви к этой «младой деве», отринувшей тем не менее все мольбы поэта. Но какая же из четырех сестер возбудила столь сильное и мучительное чувство и наполнила его ум неизъяснимым волнением?