Помни время шипов
Шрифт:
Оба русских, на мой взгляд, им от двадцати пяти до тридцати лет, оказались настоящими лентяями, и мне часто приходилось их подгонять. Мы закончили рыть яму, и я как раз оценивал проделанную работу, как стоявший рядом со мной русский неожиданно отбросил в сторону лопату и прыгнул мимо меня в свежевыкопанную яму. Второй тут же прыгнул за ним. Я чисто рефлексивно пригнулся и тоже прыгнул в яму, прямо на спину первому русскому.
Мы все трое распластались на дне ямы и уже услышали грохот авиационных пушек прямо над нами. Тень, сопровождаемая сердитым гулом, который был мне уже знаком, пролетела сбоку от нас.
Видимо, «Железный Густав» на бреющем полете пролетел над колхозом и направился к нам.
Новая уборная находится немного в стороне. Я осторожно выглядываю наружу, и смотрю в направлении нашего бункера и закопанных машин.
Я выскакиваю из ямы и бегу к бункерам и машинам. Кроме солдат из бункера канцелярии в районе бункеров было лишь несколько больных и пара шоферов. Рядом с нашими машинами вижу несколько воронок. В нескольких автомобилях сбоку пробоины. Из одного грузовика вытекает бензин. На бункерах я тоже вижу несколько воронок, но неглубоких. Нашему бункеру тоже немного досталось, потому что трубу печки больше не видно. Плоская воронка прямо рядом с ней засыпала трубу землей.
У входа все выглядит еще хуже. Бомба попала прямо в кромку и засыпала ее. Также вентиляционное отверстие засыпано. Я ищу глазами русских, но их нигде не видно. Может, они воспользовались налетом и сбежали? Кто знает? Я после этого их больше не видел.
Водитель и ротный старшина осматривают засыпанный бункер. Они прибежали быстро, и хауптвахмистр, запыхавшись, говорит на своем жутком восточно-прусском диалекте: – Боже, ведь Майнхард там еще внутри! И верно, обер-ефрейтор из Сталинграда должен был отдыхать в бункере и лечить свой понос. – А что с печкой? – спрашивает кто-то.
– Ею никогда не пользуются днем, – говорю я. – Тогда нет дыма. – Ну, вперед, давайте откапывать вход.
Мы копаем втроем, и ротный старшина растет в моих глазах, потому что он не отказывается сам работать руками… Мы справились быстро. Внутри совершенно темно, мы ничего не видим и не слышим. Я щелкаю зажигалкой – и тогда мы видим на соломенной постели скрючившуюся фигуру. Подойдя ближе, мы слышим его глубокие вдохи – он со спокойной душой спит в бункере, пока снаружи происходит вся эта чертовщина. Ротный старшина трясет его. Солдат пугается и тут же, пригибаясь, встает перед нами. Он смотрит на нас сверкающими глазами. Потом он узнает хауптвахмистра и улыбается. – Дружище, как же ты меня напугал, Руди, – вот и все, что он говорит. Потом он совершенно спокойно набивает табаком свою трубку. Он обращается к ротному старшине на «ты», и тот тоже называет его по имени – Хайнц. Мы еще шутим по поводу его глубокого сна. Поздно вечером с маневров возвращаются все остальные. Они ничего не слышали об авианалете русских, потому что были слишком далеко отсюда. Вариас говорит, что они находились возле Карповки, рядом с железнодорожной веткой Калач – Сталинград. Повреждения бункера мы устраняем быстро. К вечеру обер-ефрейтор Майнхард снова возвращается к нам. Он был в бункере канцелярии у ротного старшины. Мой чувствительный нос унюхивает алкоголь, они точно там маленько приняли. Мы с уважением смотрим на него и видим у него на груди рядом с Железным Крестом серебряный значок за ранение, который получают после трех ранений.
Я предлагаю ему мой табак и набиваю также и свою трубку. Он отрывает кусок газеты, которую привезли с моей последней полевой почтой, держит ее над огнем окопной свечи и прикуривает свою трубку. С удовольствием он втягивает дым в легкие и выпускает его плотным облаком в бункер. Как бы погрузившись в свои мысли, он спрашивает нас: – Кто из вас спал рядом со мной этой ночью?
Вариас и маленький Громмель говорят, что это были они. Лицо Майнхарда расплывается в улыбке. – А, значит, это вы так сильно наваливались во сне на меня. Думаю, вы подхватили пару перебежчиков от меня.
Вариас делает самое глупое лицо из всех нас. – Перебежчиков? – спрашивает он удивленно.
– Ну да, я про этих
Хорошенькая шутка этого Майнхарда. Странно, но и я внезапно чувствую зуд по всему телу. Хауптвахмистр во время построений всегда спрашивал нас о вшах и советовал брать у санитара порошок против вшей. Пока никто не докладывал ему о вшах, хотя я и замечал, что некоторые трутся своими спинами об опорные балки. Я заметил, что и я часто трусь спиной о боковую стенку у входа, когда стою в карауле. Но я до сего момента считал, что причиной этого ссадины на коже, которые постепенно заживают.
Но вши? Нет – откуда им взяться? И как они вообще выглядят? Примерно это я сказал и Майнхарду, но он посоветовал мне снять рубашку и посмотреть. Уже по расцарапанным местам на коже он понял, что у меня вши. После короткого поиска он также нашел их в швах моей рубашки и показал их мне прямо перед носом. Когда он раздавил их ногтями двух больших пальцев, они противно щелкнули, и осталось лишь маленькое кровавое пятнышко.
Теперь и все остальные приступили к охоте на вшей, и вот, оказалось, что рано или поздно они нашлись у всех. – Откуда взялись эти твари? – спрашивали мы.
– В России они повсюду, и ты никак не сможешь их избежать. Даже если ты что-то предпринимаешь против этого и даже вывариваешь белье. Через пару дней они появляются снова. Я уже и сам бросил с ними бороться. Привык к ним, как и русские.
Да, хорошенькие перспективы, подумал я.
Мы решили сразу утром взять у санитара порошок и посыпать себя им, чтобы избавиться от вшей. Все знают, что вши распространяют тиф, а в Сталинграде уже было несколько случаев заболевания тифом. Этой ночью свет горит дольше в нашем бункере. Даже через боковое вентиляционное отверстие можно увидеть слабый отсвет.
Майнхард рассказывает нам о замечательных успехах во время летнего наступления и о боях в Воронеже, о котле в излучине Дона, где было взято в плен множество русских, прежде чем в конце августа – начале сентября наши войска дошли до самого Сталинграда. Он говорит о внезапном мощном сопротивлении на Волге и о последовавших боях в городе, который превратился в ад, и на руинах которого некогда столь горды немецкие войска уже на протяжении недель больше не могут обороняться. Мы внимательно слушаем, и я слышу даже недовольный и критический тон в его словах. Внезапно резкая пауза. – Потушить свет, «швейная машинка» над нами, – рычит Вильке в бункер. Он снова снаружи, потому что его очередь стоять на посту. Мы задуваем свечки и прислушиваемся. Ничего не слышно. Я проскальзываю к выходу и высовываю голову. Вильке показывает вверх. Я ничего не вижу, но слышу громкий шум в воздухе. Я вспоминаю о моих курсах планеризма в Гитлерюгенде в Зенсбурге, Восточная Пруссия. Тот же самый шум в вантах планера. Потом внезапно начинает работать мотор, несколько жестко и со стуком, как у старой швейной машинки.
– Иван ищет нас, – говорит Майнхард за моей спиной. – Штурмовики сообщили о наших позициях. Теперь они знают, где мы, и наверняка будут посещать нас чаще.
Мы наблюдаем, как он медленно удаляется и в отдалении сбрасывает свои осветительные бомбы. Потом слышны взрывы его бомб. Сегодня был бурный день. Я устал как собака. Так как мне сегодня не нужно идти в караул, я могу спать до шести утра.
13 ноября. Погода почти не изменилась. Холодно и сухо, где-то пятнадцать градусов мороза. Говорят, что русские каждый день атакуют наш участок фронта. Перед атакой они проводят мощную артподготовку из тяжелых орудий. Но мы всегда отбивали эти атаки. Правда, наши потери высоки. От нашего эскадрона на передовой находятся только восемнадцать человек. Весь полк преобразован в одну боевую группу, которую перебрасывают на те участки фронта, где она более всего нужна. Горячую еду и боеприпасы подвозят, если это только возможно, каждый день. Кроме повара, унтер-офицера Винтера, с машинами всегда приезжает санитар и два водителя. Каждый раз требуются два добровольца, которые помогали бы разносить кухонные бачки с едой. Кюппер и я вызвались на эту работу еще вчера вечером, так как каждый бункер выделяет людей на это по очереди, и пришел черед как раз нашего бункера.