Помни время шипов

Кошоррек Гюнтер К.

23 октября. День проходит за днем, и огромные просторы России тянутся мимо нас. Всюду, куда хватает глаз, тянутся бескрайние поля, на которых видны сараи и усадьбы – так называемые колхозы. Вдали я вижу группу людей, идущих один за другим. Когда они приближаются, я вижу, что это преимущественно женщины, нагруженные какими-то свертками. Несколько мужчин идут рядом с пустыми руками.

На женщинах платки, так что я с трудом могу увидеть их лица. На мужчинах что-то вроде меховых шапок с длинными ушами. Несмотря на тепло бабьего лета, все носят длинные и толстые стеганые куртки, напоминающие мне раздутые резиновые сапоги.

Ганс Виерт сердится на мужчин за то,

что женщины несут тяжелую поклажу, а сами идут налегке. Старший нашего вагона, обер-ефрейтор, поясняет: – Это привычно для этой части России. Паненки, девушки, и матки, матери и взрослые женщины, с детства воспитаны делать то, что от них требует пан, или мужчина. Здешние мужчины – полные бездельники: это они решают, что делать женщинам. Когда их ни встретишь, они всегда бегают рядом с женщинами. Дома они обычно лежат на теплой печи или спят. Но сейчас можно увидеть только стариков, потому что молодые ушли на войну.

Наш обер-ефрейтор в последние дни стал более разговорчивым. Оказалось, что он неплохой человек. Все началось после того, как несколько наших солдат обратились к нему со словами «господин обер-ефрейтор», как их приучили в учебке. Он тут же резко оборвал их, сказав, что они уже давно не на учебном плацу. Кроме того, обращаться со словом «господин» следует лишь к тем, у кого на погонах имеется шнурок, то есть, начиная с унтер-офицера.

– К вам следует обращаться на «вы»? – поинтересовался маленький Громмель.

– Чепуха, не нужно никаких «вы», говорите просто «дружище», так принято среди нас.

– Или «товарищ», – вставил какой-то тощий белобрысый солдат, которого я не знал. Позже он рассказал мне, что он хотел бы стать кандидатом в офицеры после того, как повоюет на передовой.

Обер-ефрейтор поднял руку в протестующем жесте.

– Вот этого не надо! Это обращение оставьте лучше для разнаряженных тыловиков или вообще штатских дома. Они в этом лучше разбираемся, чем мы, фронтовые свиньи. Извини, дружище, но у нас все «товарищи» погибли.

Затем он рассказал нам кое-что о своей боевой части, бывшей кавалерийской дивизии, в которой он воюет с весны 1942 года, когда ее преобразовали в танковую дивизию. Начиная с ее переброски в Россию и прорыва до Воронежа в июле. Потом бои с множеством убитых и раненых в июле и августе до Чира и Дона, и дальше, до Сталинграда. Значит, все-таки Сталинград, как мы и предполагали! Но нам туда еще ехать и ехать.

24 и 25 октября. Мы уже семь дней в пути и единственное ощущение – бесконечная качка и толчки вагонов. Нас все время обгоняют грузовые эшелоны с оружием и боеприпасами для фронта.

Вчера мы почти полдня простояли на запасном пути. Рядом с нами стоял поезд с венгерскими солдатами. Мы поменяли у них несколько бутылок можжевелового шнапса на банки сардин в масле. Потом подошли несколько русских детей в лохмотьях и попросили у нас хлеба. Они получили его достаточно, у нас было еще полно еды. Кто-то сказал, что вчера ночью мы проехали станцию Кременчуг. Значит, мы в Украине, житнице России. Обер-ефрейтор – я уже знаю, что его зовут Фриц Марцог – заметил, что мы сейчас поедем через Днепропетровск и Ростов, а оттуда дальше на северо-восток к Сталинграду. Он оказался прав. Уже через день мы ранним утром доехали до Ростова-на-Дону у Азовского моря.

Нас поставили на запасной путь около вокзала. Вода близко и мы снова смогли хорошо помыться. Погода хорошая, теплая, хотя пасмурная, и солнце только редко показывается. Мы бегаем раздетыми до пояса, что значит, что мы тут останемся подольше. Я уже собирался поискать нескольких знакомых в соседних вагонах, как началась вся

эта чертовщина.

Мы слишком поздно услышали шум двигателей. Из туманного неба на нас внезапно в бреющем полете налетели три русских самолета-истребителя. Их пулеметы трещат, и еще до того, как раздается команда: «Воздух! Всем в укрытие!», большинство из нас уже лежит под вагонами. Я вижу искры, отлетающие от рельсов; слышу звяканье пуль, рикошетом отскакивающих от них. Потом все заканчивается, но вскоре кто-то опять кричит: «Они возвращаются!».

Я вижу, как самолеты действительно разворачиваются и снова летят на нас. И тут начался настоящий ад. Сирены воют так громко, что у меня чуть ли не лопаются барабанные перепонки. Наверное, возле вокзала стоят несколько батарей зенитных пушек, которые сейчас ведут заградительный огонь. Три самолета тут же разворачиваются и улетают прочь. В них так и не удалось попасть.

Мы изумленно разглядываем друг друга: все произошло так быстро, и все было совсем не похоже на учебные занятия в тренировочном лагере, когда инструктор командовал нам: «Воздушная тревога! В укрытие!» Здесь все было очень серьезно и потому всем ясно, почему мы сейчас спрятались гораздо быстрее, чем на плацу. Кто-то говорит, что среди нас есть раненый. Ранение оказывается несерьезным – царапина на ноге, с которой легко справятся санитары.

– Старшим по вагонам к начальнику эшелона на совещание! – Эта команда по цепочке передается по всем вагонам. Вскоре Марцог возвращается с новостями. Он сообщает, что к нашему поезду прицепят две платформы, на каждой будет установлено по одной спаренной зенитной пушке для защиты от вражеских самолетов. Значит, они учитывают возможность новых налетов русской авиации! Кроме того, нам приказано еженощно выставлять караул, по два солдата на вагон, так как здесь усилилась активность партизан. Нам также придется временами ехать в обход, потому что в отдельных местах железнодорожные пути взорваны. И, наконец, еще неожиданная хорошая новость: – С этого момента мы будем получать от зенитной батареи хороший гороховый суп, – говорит нам Марцог. Мы радуемся, у обжоры Виерта уже слюнки текут, он облизывается и довольным жестом гладит рукой свое брюхо. После нашего отъезда из Штаблака мы, если не считать кофе, получали только холодную еду. И гороховый суп для нас вкуснее, чем воскресное жаркое в казарме.

Примерно через два часа мы движемся дальше. Паровоз свистит и выпускает пар. За это время туман уже испарился, и над нами сверкает голубое и безоблачное небо. Теплеет, около 25 градусов еще до полудня. Некоторые из нас ложатся и дремлют. У Вильке в руках снова его карты, а Курат тихо играет на губной гармошке сентиментальную песню. Сено под нами уже превратилось в сечку, а нового мы не получили. Одеяло, которым мы покрываем солому, приносит мало пользы, и нам кажется, будто мы спим на голых досках пола вагона. Долговязый Вариас и другие говорят, что у них уже болят бедра. Обер-ефрейтор только усмехается и заявляет, что для нас это неплохая подготовка: в вырытых в земле стрелковых ячейках куда тяжелее. По нашим просьбам он снова рассказывает нам о победоносных боях его части летом. Мы испытываем от этого еще большее нетерпение и хотим поскорее попасть в эту часть, чтобы не пропустить ничего интересного. Дитер Мальцан, так за прошедшее время представился нам высокий блондин, который хочет стать кандидатом в офицеры, открыто выражает словами то, о чем мы все думаем. На это он получает от Марцога довольно насмешливое возражение: – Не торопись, парень. Как только ты окажешься на передовой, твоя задница успеет вовремя наложить тебе в штаны.