Помолвка мсье Гира
Шрифт:
За дверью ходили, бегали, без конца трезвонили, с одного конца коридора на другой выкрикивали женские имена. Но все это тонуло в шуме воды и запахе мыла, одеколона, банной влажности. Парная духота поглощала все. Каждую минуту запотевали зеркала. Временами, неизвестно откуда, вырывалась струя пара, воздух сгущался, и все двигались будто в облаках. Это приводило на память большую стирку.
Но сквозь весь этот шум и грохот упорно пробивались тихие, стыдливые, придушенные шепоты, вздохи, невнятные звуки поцелуев.
Мсье Гир стоял во весь рост в ванне и намыливал
— Это ты? Здравствуй!
И едва успев прикрыть дверь, она уже сбросила халатик и стояла перед ним обнаженная, и казалось, что нигде не может быть такой особой наготы, как здесь, в этой банной обстановке.
Она была пышной, розовой и тоже мытой-перемытой, как все вокруг, пропитанной насквозь паром, мылом, духами. Все ее существо дышало здоровьем и силой. Она ткнула пальцем в кнопку душа, и вырвавшиеся на свободу струи смыли пену с тела мсье Гира и серой накипью сбежали в воду ванны.
— Иди сюда!
Она обхватила его приготовленным махровым халатом и принялась растирать. Груди ее подпрыгивали при каждом движении, касаясь его лопаток.
— Ты что, дрался?
Это она спросила о ранке на лице, а сама все растирала его, иногда касаясь махровой тканью своей мокрой груди.
— Нет, брился, — смиренно ответил он.
От жары, от ее крепких рук лицо его покрылось багровым румянцем и задрожали ноги. Женщина плашмя улеглась на диван, высоко подняв колени.
— Иди сюда.
Он чуть было не послушался, но ему не хватило решимости, и он присел на краешек дивана.
— Нет, не это…
— Как хочешь.
Она выпрямилась, села рядом с ним, и пальцы ее пробежали по его жирной груди. Не глядя на него, она спросила:
— Одеколон ты мне оставишь?
Он вяло пробормотал “да”, приник головой к груди женщины и закрыл глаза. В уголках его губ пряталась тень улыбки и едва заметная страдальческая гримаса.
— Вот так?
Она чуть отодвинулась, потому что он слишком придавил ей грудь, но он потянулся за ней, как младенец. Наконец она встала, и он тоже с трудом распрямился, пряча глаза.
— Одевайся поскорей.
Она обернула вокруг бедер купальный халат, как полотенце, и в таком виде вышла за дверь, ничем не прикрыв грудь. Мсье Гир медленно натягивал трусы, брюки. В дверь уже стучали.
— Можно убирать?
Вошла горничная с тряпками, ведром, щеткой. Пока он одевался, она мыла ванну, вытирала плиты, меняла простыню на плетеном диване.
— Ну как, вы довольны?
Он не ответил, отыскал в кармане мелочь, а затем, сунув портфель под мышку, пошел тем же путем, только в обратную сторону, встретив по дороге негра, которого вела другая служанка. На улице ему сразу стало зябко, болезненно зябко из-за влажности, пропитавшей все тело. Какие-то тени опять бродили вдоль забора, может быть, они не решались войти, а может, это была полиция нравов?
На последней из неосвещенных улиц, меньше чем в пятидесяти метрах от магазинов, стояла пара, прижимаясь к двери в таком тесном объятии, что белые пятна лиц слились в одно и прохожий невольно чувствовал на
Было восемь часов. Мсье Гир снова оказался возле Порт д'Итали и чуть было не пошел к трамваю, стоящему на остановке. В каком-то баре играл аккордеон. Мсье Гира грубо толкнули трое парней с красными бумажными цветами в петлицах.
Он дошел до ресторана и пообедал, сидя в одиночестве за столиком и выбирая блюда помягче и послаще. Однако он едва к ним прикоснулся. В половине десятого вышел и остановился перед маленькой гостиницей на одной из поперечных улиц.
О чем-то он все думал и думал, и от этих непрестанных размышлений взгляд его стал рассеянным, и он вздрагивал от испуга, когда кто-то случайно задевал его, или раздавался неожиданный гудок машины, или уличная девица касалась его рукой.
Он вернулся на авеню д'Итали. Большая часть магазинов уже закрылась, но улица была по-прежнему ярко освещена и в самом ее конце, над площадью, полыхали в небе отблески огней карусели.
Когда его в очередной раз толкнул какой-то прохожий, мсье Гир выронил портфель и нагнулся за ним, а выпрямившись, вздохнул от усталости и решительно направился к трамваю; увидев, что привычное место занято, он остался стоять на площадке.
В четверть одиннадцатого он сошел на конечной остановке в Вильжюифе. На перекрестке было пусто. Только в двух кафе еще виднелись посетители, и машины мчались мимо по блестящим плитам мостовой.
Входная дверь была заперта. Он позвонил. Консьержка включила механизм, открывающий дверь, зажгла свет. Он прошел мимо привратницкой, стараясь не глядеть туда, но все же заметил там мужчину, сидящего верхом на стуле перед печкой, — или их было двое? Но он знал, что один из них — тот, кто сорвал у него с лица пластырь, а утром следил за ним.
Тяжелой походкой поднялся по лестнице, свет погас, когда он еще не дошел до своего этажа. Но к этому он привык. Нащупал замок, вставив ключ, и комната дохнула на него холодом. Когда мсье Гир запер дверь и зажег свет, брови его были нахмурены, а лицо испуганно: взгляд что-то искал.
Он не курил, а между тем в воздухе застоялся слабый запах табачного дыма. Мсье Гир прежде всего подошел к ящику, где держал грязное белье, закрыл его усталым движением, бросил на кровать кожаный портфель и повесил шляпу на вешалку.
Окровавленное полотенце исчезло.
Он потушил свет и встал у окна, не сняв пальто, засунув руки в карманы. Служанка из молочной лавки улеглась в постель до его прихода, но еще не спала. Она читала уже другой роман, выпростав голые руки поверх одеяла и держа во рту сигарету.
В доме было тихо, только кто-то молол кофе прямо над комнатой мсье Гира.
Девушка не распустила волосы, ложась в постель. Казалось даже, что она напудрилась и чуть-чуть подкрасилась. Иногда она поднимала голову; взгляд ее отрывался от страниц и останавливался на окне с прозрачными кисейными занавесками.