Помор

Большаков Валерий Петрович

— Затягиваешь, валишь и клеймишь!

— Я т-те щас на заднице тавро выжгу, — пообещал Гирин, скидывая верёвку с плеч. — Натурально…

— Норовистый попался! — прокомментировал Шейн. — Ну ты понял? Вот, продолжай в том же духе! Можешь тренироваться… — Поймав выразительный взгляд Вани, Ларедо мигом сориентировался: — На кустиках! [100] Ага… Как наловчишься, переходи на бычков.

— Ладно уж…

Фёдор влез на коня, раскрутил лассо, да и набросил его на куст меските. Попался! Затянув петлю, помор мгновенно накрутил верёвку на луку седла,

уберегая пальцы. Чалый немного удивился, но поднапрягся, выдирая куст с корнем.

100

Автору тоже известен «адрес» аллюзии…

— С почином тебя! — рассмеялся князь.

— А то! — гордо сказал Чуга, вытаскивая из петли «пойманный» куст.

— Хозяин! — послышался окрик Захара, заметно окавшего. — На-ка вот…

— Чего там?

Помор подъехал к «конестоге» и спешился.

— Щас… — пропыхтел Гирин, перевесившись через борт фургона.

Порывшись, он достал порядком изгвазданные чапсы-«двухстволку». [101]

— Примеряй обновку! — осклабился Захар, поворачиваясь к Фёдору. — Не то без штанов останешься!

101

Чапсы (или чаппарахас — чехлы для защиты ног от колючек) бывают двух видов: «двухстволка» — каждая штанина сшита по всей длине ноги; «крылья летучей мыши» — скорее, разрезанный передник, штанина не сшита, а застегивается на ноге ремешками. Чапсы второго типа распространены гораздо шире, поскольку их можно надевать, не снимая шпор.

Хмыкнув, Чуга примерил. Чапсы были жёстковатыми, из толстой кожи и с бахромой по краям. Неуклюже подвязав «обновку», Фёдор услыхал пыхтящий голос Беньковского:

— Тапидорес взяли?

— А то мы без тебя не догадались бы! — пробурчал Сеня.

— Ой, я вас умоляю…

Приделав к стременам кожаные чехлы тапидорес, чтобы понадёжней защитить ноги от колючих веток, ковбои отправились в заросли чапараля. Только лишь подъехав к ним, Чуга уразумел, зачем было надевать смешные чапсы.

Перед ним стеной стояла густая чаща не слишком высоких, от силы в полтора-два человеческих роста, но зело колючих растений — карликового дуба, чамиза, манзаниты, «кошачьего когтя». Их стволики переплетались друг с другом, путаясь ветвями, ощетиниваясь шипами.

Коровы, испокон веку сбегавшие в чапараль, разведали все тутошние тропки, порою проламывая в чащобе замысловатые ходы. И выковырять бурёнок из зарослей было задачей непростой.

— Вона! — крикнул Исаев, указывая на колючий кустарник.

— Чего там?

— Бички!

Чуга почувствовал азарт — это была странная охота, в которой никого не умерщвляли. Вот над сплетением ветвей показалась рогатая голова. Бычок-двухлетка тупо глянул на помора — что это, мол, за диво?

— Сгоняем к фургону, ребята! Хоу, хоу!

Подглядев за Семёном, Фёдор взял лассо на изготовку. Глянул по сторонам — никто не видит? — и набросил любопытному бычку на рога, мигом накрутив на луку седла свободный конец. Бычок сразу воспротивился, замычал, задёргался, затрещал кустами, но чалый

и не с такими справлялся — пятясь, конь сдал назад, поднатужился и вытянул брыкавшуюся скотину.

— Дурак рогатый! — буркнул Чуга и потянул телка на верёвочке.

Воздух в зарослях был недвижим. Горячий и влажный, он обволакивал тело, пот тёк щекотными струйками. Колючки царапались и впивались, словно чапараль был живым существом, яростно сопротивлявшимся пришельцам. А внизу, под густыми ветвями, копошились змеи, многоножки и прочая ползучая мерзость…

…Весь день, до самого вечера, «бакеры» сгоняли бродячих полудиких коров. Ночь пролетела незаметно — и снова в чапараль… За три недели упорнейшего труда удалось сгуртовать более тысячи голов. Вплотную приблизилась середина лета.

— Хоу! Хоу! — звучало со всех сторон.

Стадо поднималось довольно-таки резво, и вот — тронулось.

— Клеймим всё, шо рогатое и бодается! — раздался весёлый голос Ефима.

— Сенька! — завопил Иван. — Это и тебя касается! Али ты веришь, што Росита тебе верна?

Исаев за словом в карман не полез.

— Шо ты кричишь, я понимаю слов! — отозвался он. — Снял бы ты свою красную сорочку, бо забодаю, на хрен!

Бакеры с готовностью загоготали. В предрассветных сумерках разгорелись костры, и началось клеймение.

Захар отделил от стада бычка и раскрутил лассо. Петля не упала даже, а метнулась, как змея, мгновенно охватывая шею тельца, и тот рухнул в пыль, барахтаясь всеми четырьмя конечностями. Лошадь Гирина тут же замерла, упираясь в землю. Захар примотал лассо вокруг луки седла и поволок мыкавшего бычка к костру поближе.

С таврами работали Ларедо и Сёма. Шейн схватил бычка за уши, развернул ему голову и сел на неё, чтоб тот не рыпался.

— Ляжь, зараза!

Исаев снял петлю лассо и уложил неклейменого поудобнее — одна задняя нога бычка была вытянута, а другая подогнута. Ларедо тут же подскочил и прижёг животину тавром — запахло палёной шкурой.

Ветра не было, скоро этим бесподобным амбре да гарью костров несло отовсюду.

Ларедо доверил Чуге калить клейма на костре, и тот едва поспевал передавать ковбоям разогретые железки, светившиеся оранжевым, и совать в огонь остывшие.

Когда солнце встало над горизонтом, алое, как большое круглое тавро, несколько десятков неклейменых бычков заполучили метку на левую или правую ляжку.

А уж быки в стаде были таковы, что невольно внушали трепет. Некоторые из них весили по тысяче шестьсот фунтов и, когда поднимали головы, становились выше лошадей. Настоящие буйволы, они легко впадали в бешенство, готовые размазать в фарш пешего или конного вместе с лошадью. Вовсе не даром ковбои не расставались с револьверами — только меткая пуля могла остановить разъярённую бестию.

— Трогаемся, трогаемся!

— Погоняй, шоб вы сдохли!

— Хоу, хоу!

Коровы послушно двинулись следом за громадным вожаком, и вот всё стадо отправилось в путь, кивая рогатыми и безрогими головами.

С одного края стада ехали братья Гирины. Ларедо и Семён — с другого. Стадо тронулось, и первые несколько вёрст его гнали трусцой. Чуга с Турениным глотали пыль позади стада, подгоняя отставших коров и воюя с теми, кто рвался обратно. Фургон ехал в стороне, куда не долетал прах из-под копыт. Правил им самый хитрый — Фима Беньковский.