Поморы
Шрифт:
— Надо, Густя. В разгар промысла сидеть дома негоже. И потом, я — не Вавила Ряхин, у меня своего счета в банке нет…
— У него теперь тоже нет, — рассмеялась Густя.
Она умолкла, прильнула головой к его плечу, вздохнула:
— Вот доля рыбацкая! Жениться и то некогда.
— Я же говорю — сейчас самое время.
— Ладно. Я согласна.
Родион подождал, пока Густя закроет дверь изнутри на засов, и тихонько сошел с крыльца. Постоял, подняв лицо и ловя горячими губами капли дождя, и, не выбирая дороги, шлепая по лужам, радостный
На третий день после возвращения Семги, выждав, пока Дорофей отдохнет от морских странствий, в дом Киндяковых явился Иероним Пастухов. Он скинул полушубок, повесил его на деревянный гвоздь и пригладил на голове остатки седых волос.
Дорофей сидел за самоваром, пил чай и старательно вытирал грудь расшитым полотенцем. Ефросинья встала из-за стола и подвинула гостю стул.
— Садись, Ронюшка. Не желаешь ли чайку?
Иероним поблагодарил.
— Спасибо, Ефросиньюшка. Чай я очень уважаю. Будь любезна, налей покрепче.
Попив чаю, поговорив о том, о сем, гость собрался уходить. Когда он уже взялся за полушубок, Дорофей заметил на рубахе гостя нарядный гарусный пояс с кистями чуть ли не до колен. Раньше на него хозяин внимания не обратил, а тут удивился: пояс, как знала вся Унда, дед надевал в особо торжественных случаях.
— Скажи, Иероним, по какому случаю ты надел свой знаменитый поясок? — поинтересовался Дорофей.
— Поясок-то? Дак ведь к известному на всем побережье помору явился. В знак уважения…
— Чудно ты говоришь, — покачал головой Дорофей. — Однако на добром слове спасибо!
— И вам спасибо, — старик поклонился, как показалось Дорофею, чересчур церемонно и вышел.
Спустя каких-нибудь полчаса в дверь вежливо, но довольно громко постучали. А надо сказать, что в Унде к стуку не привыкли: всегда — хоть днем, хоть ночью, по делу ли, без дела ли, если дверь не заперта на засов, соседи заходили без предупреждения.
Ефросинья глянула на мужа с тревогой, Дорофей удивленно поднял брови.
— Кто там? Заходи!
Через порог, к немалому удивлению хозяев, шагнул Никифор Рындин. Он снял шапку и тужурку и, поклонившись низко, что стоило ему, видимо, немалого труда, сделал два шага вперед, скосив глаза на матицу «Матица — балка, поддерживающая потолок». Дорофей все понял: под матицу становятся сваты. Ясно стало и то, что Иероним предварил приход Никифора, чтобы выведать настроение хозяина. Хозяин и хозяйка тотчас встали.
— Проходите, садитесь. Рады гостю.
— Я пришел к вам за добрым делом, а не в гости, — важно ответил Рындин. — Я пришел к вам за сватовством. У вас есть невеста Августа Дорофеевна, а у нас жених Родион Елисеевич… — И снова поклонился в пояс.
— Проходите в горницу, — пригласила хозяйка.
Проворно
Дорофею пришлось по душе, что сват соблюдал старинный обычай, однако для солидности помолчал, теребя бороду.
Самовар подогреть было недолго. За угощеньем началась любезная беседа, требующая немалого такта и щепетильности. Никифор знал, что Киндяковы согласны на этот брак, и вел разговор уверенно:
— Ежели вам, Дорофей Никитич, думно отдать Густю за Родиона, то было бы желательно не оттягивать свадьбу. Сами знаете, Родиону скоро идти на Канин. Меж собой жених и невеста, надо полагать, все обговорили. Хотя свидетелем я и не был, однако считаю так…
Дорофей вздохнул, глянул на жену и ответил:
— Ну что ж, сватушко, Родион парень хороший, сызмала знаем. И мы бы против предложенья не возражали. Только не рано ли Густе замуж?
— А на мой разум дак не рано, — в свою очередь ответил сват. — Уж давно они пришлись друг другу по душе. Я знаю и то, что нелегко вам расставаться с любимым чадом, да ить время пришло. Дети, как морошка, созреют и разберутся — не мной сказано.
— Истинно, сватушко, — Ефросинья с этими словами всхлипнула, сморщив сухонькое лицо, и поднесла к глазам краешек фартука. — Жалко расставаться с дочерью, шибко жалко… Послушная она, родителей уважает, и мы ее за всю жизнь пальцем не тронули.
Дорофей слегка крякнул и отвел в сторону глаза.
— Да уж, видно, пришла пора. Невестится девка. Сколько им по-за углам шептаться? Согласны мы. Пусть им жизнь вместе будет хорошая.
— Так, так, сватушко, — подтвердила Ефросинья и опять поднесла краешек фартука к глазам.
— Значит, и свадебку назначим через неделю. О том просил Родион Елисеевич. И еще просил поклониться вот об чем… — Дедко Рындин помедлил. — Люди они молодые, оба комсомольцы, и, сами знаете, под венец им в церковь ехать ихняя вера не велит. Мы, старики, живем по-старому, они — по-новому.
— О том говорить не приходится. На что им церковь? Нынче все дела вершит сельсовет.
Отшумела над холодными унденскими просторами разгульно-веселая поморская свадьба. Рыбаки, промышлявшие камбалу у тихих берегов близ Оленницы, рассказывали, что заливчатый звон тальянок и свадебные песни долетали даже туда.
Старики, ревниво оберегавшие старинный ритуал, позаботились о том, чтобы все прошло по уставу, по обычаям: и сватовство, и заручение, и вечеринка, и посидки, и рукобитье, и плаксы, и хлебины. После многомесячных рыбацких трудов, волнений и опасностей, скупых радостей и скромных надежд свадьба легла на скатерть поморской жизни ярким затейливым шитьем.
Между прочим, на свадьбе Родиона и Густи не обошлось и без происшествий. На второй день пиршества из толпы односельчан, заполнивших избу Мальгиных, вышла вперед Фекла Зюзина, что-то держа в руках. Сразу все затихло, лица вытянулись в удивлении.