Помощник китайца
Шрифт:
Когда все обои были содраны, я долго любовался на голые стены, их можно было сделать своими - отшпатлевать, выкрасить, обклеить, расписать, украсить лепниной, утеплить, отделать ценными породами древесины, задрапировать шелком или бархатом - все, что угодно, вопрос только времени, денег и желания. Шаткие перегородки в коридоре, разбитые косяки, расколотая раковина, вспученный линолеум и облупившиеся потолки обещали будущее, которое можно изменить, улучшить или вообще переделать полностью.
Аленка вернулась в конце августа. В еще пустой, запорошенной старой штукатуркой квартирке я припас бутылку
Аленка выглядела скорее не счастливой, а задумчивой. С тех пор я боюсь, когда женщины рядом со мной выглядят задумчивыми. Они сравнивают, они всю жизнь сравнивают людей, вещи, события, запахи, музыку и любимых. И вот настал такой день, когда Аленка обнаружила, что сравнение стало не в мою пользу, но она к этому еще не была готова, она еще с этим не успела согласиться, нет, скорее, еще не успела привыкнуть к этой мысли. Или, может быть, ей просто показалось, или она неправильно сравнивала?
Так что в тот момент, когда надо было весело оглядеть новые стены и потом хлопнуть рюмки об пол, чтобы осколки разлетелись по всему этому еще нежилому пространству, и я уже поднял руку с пустым бокалом, Алена сказала: не надо, как бы пробуя артикуляцию этого нового слова. Теперь она все чаще будет мне его говорить и вглядываться в меня подолгу в те минуты, когда я этого не замечаю. Не веря себе, она будет еще и еще раз тщательно сравнивать и каждый раз с удивлением замечать, что выигрываю не я.
Конечно, сначала ей это очень неприятно, - кому понравится осознавать, что ты так долго ошибался, но потом она постепенно привыкнет, простит себе ошибку, и ведь, в конце концов, только дураки не меняют своих решений. И как перед дракой распаляешь себя для того, чтобы получить удовольствие от удара в лицо своему противнику, набираешься злости и смелости, наполняешься той приятной силой, поднимающейся от живота и ударяющей кровью в голову, так же ей надо наполниться уверенностью в своей правоте, раздражением, еще лучше омерзением, чтобы сказать самое неприятное.
Я увидел, что она не рада, удивился, но к вечеру уже забыл об этом.
К осени я все чаще стал ездить за город - московские храмы были уже более или менее разведаны. Поездки в электричках давали мне ощущение дороги. Заметив в окошке купол какой-нибудь церкви, я вылезал и шагал к нему по шоссе или просто через поля.
– Какого хрена ты таскаешься в такую даль? В Москве надо вертеться, в Москве. Время не трать.
– Георгий Семеныч не одобрял моих поездок.
– Да там тоже хорошо берут.
– Здесь берут лучше. Всех обзвонил, - давай по новой. Наедь на них, скажи, мол, батюшка, сворачиваемся - полиграфия дорожает, иконки себе в убыток производим. Берите последние. Им же не продавать надо, а втюхивать. Понимаешь, втюхивать.
Я, скорее всего, понимал, но за городом было приятнее. На прошлой неделе я решил разведать Каширу и по дороге домой, уже вечером вылез в Ситенке - маленьком полустанке километрах в восьмидесяти от Москвы. Купол с крестом поднимался над желтеющими посадками берез, за деревьями открылась ограда церкви. Я отыскал открытую боковую дверь и попал в кухню. Две бабульки сказали, что настоятеля сейчас
Я ел густейшие щи, одна бабушка месила тесто, а вторая сидела напротив меня, подперев кулаком щеку, и смотрела, как я ем.
– Страшно, наверное, было служить-то? Смертей навидался?
– Да сам я не служил там. У меня дядька инвалид оттуда, он и собрал артель. Я помогаю просто.
– Ой, сынок, хорошо. Хорошо, что ты там не был, что Господь миловал. Не дай Бог такому произойти. Давай еще немного подолью, электричка еще через час только пойдет. Давай.
Отъезжая от Ситенки, я смотрел из окошка, как горели в закатном солнце березы и золотой куполок. Такие поля кругом. Вроде ничего особенного, а мне нравились такие поездки. Раза два в неделю можно из города уезжать, и не просто так, не просто для себя, а по делу. Все-таки вон, в Дмитрове, много заказали.
В Дмитров повезли иконки на машине, одному было не утащить в рюкзаке. Поматерился Георгий Семеныч, что, мол, ехать - только бензин жечь, но ничего, поехал. Там батюшку прождали до самого вечера, потом иконки считали, потом деньги. Отправились домой уже вечером.
– Кончай ты ездить по дальним храмам. Весь день убили, а толку - хрен да ни хрена. С этим отцом Василием твоим провошкались до ночи, - Георгий Семеныч гнал, не сбавляя скорость на поворотах. Жевал сигарету. - Надо день со смыслом тратить. Встал, с утра в пару мест сгонял, пока обедаешь позвонил туда-сюда, опять съездил. Вот так надо, с толком, понял? А ты, елки, знаю я тебя - уедешь за город, сядешь на пенек и сидишь. Нужны будут какому-нибудь попу иконки - сам придет. Так ведь?
У переезда через железную дорогу опустился шлагбаум. Мы не успели. Сзади притормозила "четверка" с матрасами на верхнем багажнике. Куча детей в салоне. На самом верху к матрасам было привязано два стула и удочки. Дачный сезон уже закончился, а я за лето только и выезжал из города что по своим церквям. Даже на рыбалку ни разу не съездил. И осень так пройдет, останется только воспоминание, что однажды утром воздух такой свежий был, и горизонт почище казался.
– Японский-то бог! Опять торчать будем, время терять. Надо, Серега, с умом, с умом. Вот я, например, если за день кого-нибудь хоть на копейку не обставлю - все, день просто так прошел. Потерян день. Поэтому и деньги идут, и дела идут. Думаешь, у меня одни эти иконки? Да это старт, начало только. Сейчас надо магазин открывать, за товаром в загранку ехать. Спешить надо, здоровья-то ни хрена не осталось. А ты - на пенек. А этому, блин, дураку что надо еще?
На дорогу вылез с обочины мужик, постучал нам и начал показывать что-то на пальцах. Георгий Семеныч опустил стекло.
– Чего тебе?
– Командир, подбрось до поселка. Или сотку дай.
– Больше ничего не надо?
– Ну, прошу как человека, подбрось нас с товарищем. Или сотку дай.
– Иди у других проси.
Подошел товарищ с ломом в руках, а поезд - длинный товарняк - еще не прошел.
– Елки, товарищ нашелся еще. Докуда, говоришь, везти-то?
– Ну, там это по трассе, короче, недалеко. Скажем, докуда. Мужик, я прошу, отвези нас. А то машину разобьем.