Помощник китайца
Шрифт:
– А мне не очень нравится жить в городе. Я всегда мечтал уехать в какую-нибудь деревню, может быть, в Сибири.
– Ты просто еще молодой. Кроме красивых пейзажей там нет ничего хорошего. Живешь, чтобы заработать на еду, прокормить детей, а потом умереть. Больше ничего в жизни нет. Если бы я жил в деревне, то стал бы уже стариком, люди там очень быстро стареют.
Сидим втроем в теплой кухне. Обычно в такие моменты, как сейчас, принято бегать к метро за добавкой, я даже согласен был бы сбегать как самый молодой, но, видимо, у китайцев не принято так. Неужели у них душа не просит?
Просто
Сидим втроем и ждем. Слушаем каблучки над головой. Поеду домой - возьму еще пива, чтобы в вагоне выпить.
В прошлое воскресенье Эрик приезжал Костоцкий, проездом в Москве был полдня. Из отпуска на Алтай возвращался, из Молдавии, где у него родители живут. Погуляли с ним по городу, повспоминали, как ходили вместе в тайгу, как читали друг другу стихи у костра, наш с Нормой приезд к нему. Зашли к теще, даже бутылку вина выпили, а потом мы с Аленкой проводили его до метро. Он пожал мне руку, давай, мол, не пропадай, а потом повернулся и пошел. Взял и ушел. Я все ждал чего-то, сам не пойму, чего. Чего можно ждать, - у него поезд, ему ехать надо.
Что еще он мог бы мне сказать кроме не пропадай? Я все смотрел, как он с рюкзаком за спиной проходит через турникеты, потом встает на эскалатор, потом пропадает. Вернее, не он пропадает, а я. Он едет домой к жене и детям, у него дом стоит на каменном взгорке над озером среди сосен. Я сейчас тоже пойду домой к жене и дочке и теще, но как же он просто вот так взял и ушел спокойно, даже не оглянулся? Вообще-то, если бы я ехал на Алтай, то тоже не оглянулся бы ни на что, ни на кого, вприпрыжку бы бежал.
Он не бежал, конечно, он спокойно так шел, не торопился, - у него завтра будет день и послезавтра, потом до дома доберется и перед весной еще в тайгу сходит со Славкой Подсохиным на лыжах. А я с утра пойду учиться, а вечером работать помощником китайца. Когда выучусь, то стану очень квалифицированным помощником. С таким дипломом на любую работу возьмут. И деньги хорошие давать будут, если, конечно, не в науку идти и не преподавателем в институт. Работать лучше всего в какой-нибудь экспортно-импортной компании, где есть куда двигаться, где могут и в Китай послать подыскивать партнеров и создавать совместное предприятие.
Вот такое будущее, в общем-то, нормальное. Меня Алена тащит от метро: "Пойдем домой", а я не хочу двигаться. Они все так спокойно уходят, даже злость берет. Отец вот тоже до последнего дня на работу рвался, уже метастазы пошли, а все никак не мог дела доделать. А потом в последний раз, когда я у него в больнице был, в коридорчике на кушетке сидели, - он спокойный такой был, улыбался. На следующий день его оперировать должны были. "Давай, - говорит, - парень, беги домой. Нечего время терять". Пошел в палату и тоже не стал оглядываться.
Сун открывает дверцу подвесного шкафа и вытаскивает початую бутылку, видно, осталась с прошлого застолья.
– А как относится к коммунистам твоя семья, родители?
– опять пристает Сюй.
Я согласен говорить на любые темы, лишь бы не выходить на холодную улицу. Сун улыбается и наливает всем
– Отец состоял в партии, потом вышел из нее. В 91-м во время путча побежал к Белому дому, боялся, что коммунисты вернутся. Поверил в демократов.
– А мама?
– Мама не интересовалась политикой. Но когда отец пошел к Белому дому защищать демократию, она пошла с ним, взяв с собой кофе и бутерброды, потому что боялась, что он проголодается. Потом отец очень ругал тех, кого защищал, и незадолго перед смертью перестал интересоваться положением в стране.
Сюй морщит кожу вокруг глаз, когда Сун ему переводит на китайский с нашего английского, а я продолжаю говорить.
– Мне кажется, что мужчина может быть или не быть коммунистом, он может сражаться за идею и менять взгляды со временем. Самое страшное, это когда за идею начинают бороться женщины. Я сам очень боюсь женщин, которые могут бороться за идеи. Моя теща, например, всю жизнь борется с мужчинами. Это ее идея такая - бороться против мужчин.
– Мистер Сюй говорит, что тебе надо было жениться на китаянке и иметь китайскую тещу. Но я хочу сказать, - говорит Сун, - что он, наверное, уже забыл, какие китайские женщины, пока жил в другой стране. Вдали от дома вспоминаешь не то, что было на самом деле, а то, что выдумал для себя. Вдали от дома очень легко фантазировать и ошибаться, потому что очень скучаешь.
Как бы я хотел уехать подальше и заскучать по своему дому, по улицам, по станциям метро, по жене с дочкой. Или я еще просто не нашел для себя тот дом, по которому можно скучать? Москва, и моя московская жизнь, и женщины представлялись бы мне замечательными, и я бы мог спокойно так, не оборачиваясь, уходить куда угодно.
– Его еще не пускают обратно в Китай?
– Нет. Мистер Сюй говорит, что так обрадовался перестройке в СССР, думал, сейчас будет то же самое в Китае, и он сможет вернуться. Любой китаец хочет умереть на родине. Родина не Китай, а родина - гусиан, маленькая родина.
Я подумал, что этого как раз больше всего и боюсь - умереть в доме с серыми стенами, еще больше темнеющими от осенних дождей. Мне абсолютно не нравится мой гусиан. А еще я боюсь быть похороненным где-нибудь на Востряково, где на аллейках между могилами стоят ржавые мусорные бачки, где кладбище окружает забор из бетонных плит.
Я видел посеребренные дождями кресты на беломорском побережье, с них слетали чайки. Видел безымянную могилу с грубым каменным надгробьем в высокогорной долине Алтая, я присел покурить возле нее, смотрел на далекий хребет и думал о том человеке, который лежит под камнем. Покурил, поднялся и пошел дальше, словно поболтал с кем-то. У меня как будто очень много таких маленьких родин по всей стране, но они где-то далеко.
Тяжело, наверное, умирать во Франции, даже если тебя похоронят рядом с Галичем. Вполне понимаю Сюя. Когда он ходил по городу с молодой и красивой Монгэ Цэцэк, то еще больше, наверное, боялся, что не успеет на свой гусиан. Но ничего, пока будет писать свою книжку, может, и дождется, что разрешат вернуться. Самое главное, чтобы после поездки в Россию он не бросил это занятие. А то совсем затоскует и точно дуба даст.
– Моя прабабушка, мне кажется, тоже была диссидентом. Скрытым диссидентом.