Помпа

Перфильева Анастасия Витальевна

— Племяш, ты-то как сюда попала?

Юлька поспешно сделала вид, что не слышит, и быстренько ретировалась мимо старикана-сторожа.

Гулять два часа... Эх, часов нету! Ан нет, вон они — большие, чёткие, светятся под навесом. Ровно двенадцать. А где гулять? Под жгучим солнцем? Дудки... Домой возвращаться? Только придёшь, и назад...

Юльку осенило. Виноградники, где проверяет филлоксеру Галя, в этой же стороне, близко. Айда туда!

Обычно бывает так: соберутся где-либо девочки и мальчики, девочки держатся своей стайкой, мальчики— своей.

Но те и другие чутко прислушиваются друг к другу.

Так было и сейчас.

Наступил обеденный перерыв. Практиканты-школьники, будущие виноградари, потянулись в тенёк— к оставленным велосипедам, к привезённым бидонам с кашей, борщом, молоком. Застучали мисками-ложками, рассаживаясь под загустевшие уже виноградные плети, которые они нынче подвязывали и чеканили. Кто сидя, кто лёжа хлебали борщ, заедая тёплым душистым хлебом — пекарня в совхозе была своя.

В стаю девочек почему-то затесался Цыбуля. Ленивый, он даже на брюхе не захотел переползти к мальчишкам. Девчонки и рады: принялись измываться над ним, швыряли обглодышами, вязали на макушку косынки, брызгали водой... Цыбуле хоть бы что. Сидел и уплетал борщок с салом, шлёпая толстыми губами.

— Глядите, опять идёт,— вдруг пробасил он с набитым ртом.— Москвичка ваша.

Девочки отпрянули. Галя, вместе с подружками терзавшая Цыбулю, что-то быстро-быстро заговорила, указывая на Юльку, бредущую виноградным коридором.

— Юлька-а! — радостно, во весь голос закричала Галюха.— Здесь мы! Сюда иди!

Минуту спустя Цыбуля перекочевал в стан мальчишек, а Юлька сидела на его месте, энергично работая ложкой, раздувая щёки и причмокивая не хуже

своего предшественника. А ещё минут через десять девочки, оттеснив мальчишек и вовсе за соседний ряд виноградника (те, конечно, во все уши слушали, что они там стрекочут), повели Юльку куда-то в неизвестном направлении.

Бригадир Иван-Муха отлучился на часок-другой в контору совхоза за нарядами очень кстати.

Девочки, жужжа, как добрый пчелиный рой, двигались к табачному сараю, темневшему за виноградником. Мальчишки, побросав миски и кружки, крались, разумеется, следом.

Табачный сарай, в котором табаку сейчас никакого не было, представлял из себя большое, манящее прохладой помещение, с утоптанным земляным полом, с прочно устоявшимся, малость кружившим голову запахом прошлогоднего табака, который здесь вязали, готовя к сушке, и с высокой, местами остеклённой, как в оранжерее, крышей. Девчонки втиснулись вместе с Юлькой в сарай, задвинули слегой ворота, и началось следующее: Галя зашептала Юльке что-то в ухо. Юлька поводила глазами, как бы примериваясь. Остальные девочки дружно затрясли кто косами, кто косынкой, кто просто вихрами.

Юлька подумала. С досады щёлкнула пальцами. Эх, гитары нету! Внезапно сделала широкий жест. Девчонки поняли без слов, рассыпались, встали вокруг и замерли в окостеневших позах. Юлька помурлыкала что-то невнятное себе под нос.

Это должно было, видимо, изобразить гитару или подобие отсутствующего джаза. Девчонки молчали, переглядываясь. Одна

Галюха, уловив мотив, подхватила его и тут же рассердилась:

— Языки вы проглотили чи що? Подтягивайте! Юлька, валяй снова!

Та уже чётко и громко запела, довольно визгливо правда.

Помедлив, сарай отозвался не очень-то уверенными голосами.

Юлька согнула руку, выставила ногу и задвигала глазами. Девчонки, глаз с неё не спуская, согнули, расслабили руки, приготовились...

— Там-ти-ра-ра-т'ам-уэй-уэй!—пела Юлька. И начала приплясывать.

Девчонки заплясали тоже. Галка с чувством превосходства— второй раз уже! Даже плечиками худыми поигрывала...

А Юлька уже расходилась вовсю, расплясывалась и пела во всё горло. А Галюха тоже расплясывалась и покрикивала на подружек:

— Громче! Руками, руками шибче!.. Нинка, не всклад присела! Верка, правой же ногой! Гляди вни-матель...

Галя не кончила, потому что произошло невероятное. Ужасное.

Остеклённая рама над головами пляшущих с треском лопнула. Сверкая, брызнули осколки... Визжа, бросились плясуньи к спасительным стенам. А большущий серый мешок тяжело плюхнулся сквозь крышу на земляной пол. Плюхнулся, перевернулся, встал на колени, поднял измазанное, перекошенное от испуга толстое лицо и сказал глухо голосом Цыбули:

— О, це дило! Кто ж теперь стёкла вставлять буде?

Рассвирепевшую Галюху вынесло на середину сарая. Задрав голову, она прокричала свесившимся в дыру мальчишкам:

— Доигрались? Догляделись? Слазьте прочь, ан-чиболы, мучители! Морока нам с вами!..

Девчонки из углов сарая, и Юлька с ними, сперва осторожно, потом смелея, кольцом сдвинулись над несчастным Цыбулей, молча моргавшим своими поросячьими ресницами. И усердно, как одна, замолотили по нему не слабыми, а достаточно увесистыми кулаками...

Два часа пополудни. Два часа десять минут. Два часа пятнадцать...

Юлька проскочила мимо будки старикана-сторо-жа, который, к счастью, куда-то отлучился. Под навесами было светло и пусто, стальная колонна тракторов и бульдозеров ушла на поля. Где искать этого самого Женю-Василёчка?

Неподалёку, в одноэтажном длинном строении, жужжало, сверкало что-то ослепительными вспышками даже сквозь мутные окна. Может, там?

Со света Юлька не успела рассмотреть, что за диковинные станки и машины безумолчно стучат, гудят и щёлкают вдоль закопчённых стен. Из проёма между станками и появился Женя. Хорошо, дяди Феди нигде не было, опять позвал бы: «Ты откуда, племяш?..»

Женя одёрнул синюю ковбойку, подошёл. Перебарывая шум механической мастерской, закричал в ухо:

— Держи! В пергамент завёрнуто. Не утеряй дорогой! Петру приветик!..— и сунул в руку что-то невесомое, жёсткое.— Гуд бай, здорова бывай!

Юлька растерялась, не ответила.

Ноги вывели её из мастерской, мимо сторожки, к шоссе. Кулак крепко держал пергаментный свёрточек. Это и есть клапан, без которого всемогущий Пётр и его знаменитая помпа не в силах справиться с упрямицей скважиной?