Понимание
Шрифт:
Примчавшийся дед переводит нас с Катенькой на «Сириус», где условий для нее побольше, все-таки боевой корабль. Внимательно расспросив квазиживых, дед только вздыхает, а я сижу с сестренкой, очень тянущейся к рукам. Дед говорит – сенсорный голод, а мне… Я просто чувствую, что должен быть подле нее. Кормить ее можно очень осторожно, поэтому этим тоже я занимаюсь.
– Уснула? – негромко интересуется дед. – Как она?
– Любой взрослый – однозначно враг, желающий ей сделать больно, – информирую я его. – При этом спокойно принимает меня. Тут что-то не так.
– Значит, мнемограф, – решает он, кивнув. –
– Ты что-то знаешь, – понимаю я, внимательно вглядываясь в его лицо.
– Пока мнемограф работать будет, расскажу, – обещает дед. – Все очень непросто, и как бы это не «опасность для Человечества».
Тут я негромко, но в полном соответствии с традициями Флота, коротко высказываюсь на эту тему, на что он улыбается и никак мои слова не комментирует. Я так думаю, что он согласен, причем именно поэтому не допустил сюда ни маму, ни папу. Они у меня очень хорошие, но мама просто помнит, а папа идет по пути защиты потомка, ибо знает, что приключения у Винокуровых не самые безобидные.
Я помогаю навести шар мнемографа на ребенка, осознавая, что ничего простого ждать не стоит. Она себя номером называла и, в принципе, что это такое, я знаю, спасибо деду. Кроме того, никак не отреагировала на слова «мама», «папа», «дедушка», как будто вовсе их не знает. Мнемограмма покажет, на самом деле.
– Дед, а у тебя экзоскелеты детские есть? – интересуюсь я у него.
– В аварийном наборе есть, – вздыхает он, улыбнувшись мне. – Только это ничего не решит – она ходить не умеет и никогда не умела, хотя повреждения позвоночника мы исправили.
– Значит, надо учить ходить, – понимаю я. – А до тех пор на руках носить. Понял, принял.
– Слушай, внук, – дед становится серьезным, заставляя меня собраться. – Совсем недавно были обнаружены капсулы, россыпью. Там с полсотни детей в состоянии криосна, так называемая «гибернация». Побитые, частично искалеченные, все одаренные. И вот тут начались сюрпризы.
– Опять Отверженные? – удивляюсь я, потому что вроде бы решили эту проблему.
– Судя по всему, да, еще и вступившие в союз с «чужими». Как нам известно, это возможно, – объясняет он мне. – Либо там не было меня, либо… Это другое пространство.
– То есть не наша ветвь реальности, – работы ученых на эту тему я помню. Это или изначальная ветвь, где нет нас – да там вообще людей нет! – или же нечто подобное, что тоже возможно.
– Вполне вероятно, что не наша ветвь реальности, – кивает он. – При этом дети называют себя игрушками, не знают своих имен, покорны воле любого взрослого. Это отличается от поведения Кати, но с ней история другая – она явно имеет способности творца, потому в течение долгого времени может контактировать с нашей Аленкой.
– А как они оказались тогда в нашем? – спрашиваю я деда.
– Корабль, на котором были капсулы, разрушился в черной дыре, – объясняет он. – Наши новые друзья смогли выловить отдельные капсулы… Вовремя.
Я понимаю, что он имеет в виду, ибо лишенные энергии капсулы просто вышли бы из строя, окончательно убив своих «пассажиров». Но вот суть рассказанного в том, что сейчас с обнаруженными детьми и врачи, и психологи, и много еще кто. Полсотни маугли, считающих себя игрушками, – это страшно просто.
– Проблема еще в том… – дед вздыхает. – По Машкиному мнению, они нашли «исправные игрушки», а вот где-то еще болтается «мусорный» звездолет. Понимаешь, что это значит?
Кажется, у меня волосы встали дыбом, я даже рукой проверяю – так ли это? Что сказал дед, я понимаю даже слишком хорошо, несмотря на то, что я едва-едва вступил в пору совершеннолетия. Совершеннолетие – это не возраст, а готовность брать на себя ответственность, поэтому наступить может как раньше, так и позже. Но то, что говорит дед, означает, что если дети живы, то нам нужно будет иметь дело с тяжело травмированными, больными, искалеченными детьми, боящимися взрослых, не знающими даже базовых понятий.
– Ты меня прогонишь? – грустно спрашиваю я, не желая этого, но инструкции-то я помню. Я не пилот, не врач…
– Ты единственный стабилизируешь малышку, – напоминает мне он, усмехнувшись. – Прогонялка у нас, считай, сломалась.
Тут он опять прав, потому что ситуация с малышкой очень грустная, а вот тащить сюда Аленку совершенно точно никто не позволит. Так что я в любом случае остаюсь. В этот момент «Сириус» подает сигнал, поэтому наш разговор прерывается по естественным причинам. Мне нужно возвращаться к Кате, деду же разглядывать мнемограмму. Ну а какое еще значение может быть у полученного сигнала?
– Я пойду, надо ребенка покормить, – вздыхаю я, – и будем потихоньку учиться ходить, а пока… как ее двигать?
– Пока двигать не надо, – сообщает мне дед, что-то разглядывая на своем коммуникаторе. – Сириус! Подготовить отсек для ребенка, ориентируемся на возраст два-три года.
– Принято, – отвечает ему разум корабля. – Прошу следовать за маркером.
Это дело знакомое – за маркером следовать, ибо корабли типа «Сириуса» я не очень хорошо знаю. Новейшие военные, предназначенные для дальней разведки и работы в отрыве от Флота, они устроены не совсем привычно, поэтому приходится ходить по маркерам, как мальчишке. Это в школе, в классе третьем начального цикла есть такая забава – по маркерам искать что-то спрятанное. Ну с тех пор и знакомо, увлекательная игра.
Дедов приказ логичен: блокировать медотсек он не может, а в мнемограмме увидел что-то необычное или несущее опасность для Кати. Значит, мы будем в изолированном ото всех месте, чтобы ее не напугали, потому что иной причины я себе не представляю. Тоже неплохо, и много думать не нужно. Сейчас необходимо в первую очередь покормить Катюшу, затем поговорить, может, экран включить, чтобы могла узнать новое. Как объяснить, что такое «мама», я не знаю. Просто не знаю, и все…
***
Появившийся на комбинезоне шеврон ставит в тупик, потому что я теперь флотский курсант-стажер. Но от Катеньки этот факт меня не отвлекает, потому что она у меня сейчас ест. С полным доверием относящийся ко мне ребенок явно впервые в жизни ест кашу. Шоколадную ей пока дать не рискнули, поэтому традицию мы нарушаем. Очень сильно жидкая манная каша у нас.