Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
– Деньги, деньги и деньги! Ты весь в этом дерьме!
– Хозяина квартиры в Синди, обрати внимание, я все же подвешивал после твоего звонка бесплатно. А ведь эту работу можно посчитать и как сверхурочную, так сказать...
– Выбирай выражения!
– заорал Ефим.
– Как ты относишься к людям?!
Краем глаза я приметил, что буфетчица на всякий случай выплыла в подсобку.
– Далее, - сказал я, - насчет отношения к людям и обиженного населения. Я бы предложил вашему вниманию, господа шефы, такое объяснение. Йоозеппа я подвесил, чтобы местные увидели, с кем предстоит иметь дело, и поостереглись от поспешных действий,
– Шансов никаких, на мой взгляд, - сказал Ефим, вдруг успокоившись.
– Что мы теряем?
– опять спросил его Дубровин.
– Его теряем, меня теряем! Не тебя же!
– сказал Шлайн.
– Не я нанимал этого эмигрантского соколика, - огрызнулся Дубровин.
Я подумал, что Дитер все-таки нашел верное выражение: "Русские наняли тебя..."
– Ладно, - сказал я.
– Мне пора возвращаться. Просветите насчет всего остального, что у вас теперь происходит...
Они переглянулись.
– Ладно, - опять сказал я.
– Посоветуйтесь, что вы можете, а что не можете мне сказать Я отойду на минуту. Что принести от стойки?
– Коньяку и какой-нибудь сок, от такого разговора у меня во рту словно куры нагадили, - сказал Дубровин. И с нажимом продолжил, когда посчитал, что я отошел достаточно далеко: - Ну, что мы теряем, Ефим, раз он сам предлагает стать неуправляемым?
Не понес я им заказанное. Не в услужении. Я допивал вторую чашку кофе с подмешанным коньяком у стойки, когда Ефим положил мне руку на плечо.
– Нелегко с тобой.
– Кому нелегко?
– спросил я.
– Тебе или Дубровину? Или обоим вместе?
Ефим подтянул к себе квадратное пластмассовое блюдечко с моим счетом. Увидел сумму, вытянул из заднего кармана брюк кошелек и заплатил, оставив жирные чаевые.
Счетчик финансирования операции снова включен. Вот что это значило.
– Я могу дать тебе пять тысяч крон. Хватит?
– спросил Ефим. И вытащил из нагрудного кармана пиджака фирменный конверт "Балтпродинвеста".
– Возобнови также мою вооруженность, - сказал я.
– Обсудим на воле, - ответил он и пошел к выходу.
Андрей и Воинова из вестибюля исчезли.
Вдруг я почувствовал, насколько надоело мне это балтийское захолустье, как я устал, как долго предстоит добираться назад в Пярну и как тошнотворно будут выглядеть люди, с которыми придется иметь там дело...
– Ну?
– грубовато спросил я Ефима, тащившего меня по дорожке в сторону шумевшего за соснами прибоя. Дорожка, очистившись от снега, оказалась асфальтированной, и Шлайн легко набирал на ней скорость, волоча меня за локоть, словно пойманного воришку.
– Что - ну?
– сказал он.
– Что - ну? Не упади, когда услышишь... Вячеслав Вячеславович арестован эстонцами. В рамках расследования по поводу происшедшего у музея. Дубровин, я думаю, не стоит в стороне от этого. Для него добрые отношения с местными - и хлеб, и воздух... Он отдал им Вячеслава Вячеславовича... Теперь другая новость. Ты уже догадался, что получено принципиальное
– Твоя инициатива или Дубровина?
– Предложение поступило через отделение "Экзобанка"...
– Причем здесь банк?
– Представитель "Экзобанка" и говорит, что они ни при чем. Однако через банк ведутся кредитные операции эстонских, латвийских и польских фирм с российскими структурами, в частности калининградскими и петербургскими, включая "Балтпродинвест"... Не трудно услышать созвучия... "Экзохимпэкс", "Экзобанк"... Вот в дирекцию банка и обратился некий его калининградский клиент с просьбой о посредничестве. Банк, мол, всегда руководствовался доброй волей поддержания климата доверия в деловой жизни региона, бля-бля-бля и тра-та-та на эту тему.... А потому-де и просит, чтобы таллиннский представитель "Экзобанка" в неформальной обстановке встретился, если возможно, с советником представительства "Балтпродинвеста", то есть прикрытия "Экзохимпэкса" в Таллинне, господином Дубровиным и передал ему некий конверт с посланием...
– Послание конфиденциальное, представитель "Экзобанка" не знает его содержания, запечатанный конверт можно у него и не брать, его вернут клиенту, который желает хранить инкогнито... Так?
– Не трудно догадаться... Советник усмехается и отвечает - что ж, будем считать конверт найденным на улице. Открывает, а на бумажке значится: вы нам - Вячеслава Вячеславовича, лефортовского сидельца и один миллион двести пятьдесят тысяч швейцарских франков, а также... Обрати внимание на это "а также"! А также бумаги на право распоряжаться полутора сотнями бочками красителей... Так они называют говно, которое превратит Балтику в тухлое болото... Мы же вам - генерала Бахметьева и избавление от бочек.
– Ах, ловкачи!
– вырвалось у меня.
– То есть они расплатятся с Чико за работу московскими же деньгами и заграбастают отраву бесплатно!
Ефим придержал бег и уставился на меня в упор.
– Есть чему поучиться и у тебя, Бэзил! Под этим углом я на дело не посмотрел...
– Тебе ясно теперь, что мой план имеет шанс?
– Один из десяти тысяч.
– Один на тысячу, - сказал я.
Ефим ринулся к морю.
– Черт с тобой, - сказал он.
– Черт с тобой! Черт с тобой, и да будет проклят день, когда тебя принесло ко мне в Бангкоке!
– Давай дальше, - попросил я.
– Мы теряем время. Перед иностранцами неловко...
– Какими ещё иностранцами?!
– заорал Ефим, пытаясь сгрести блинообразной ладонью свалявшийся мех искусственной дохи на моей груди.
– Я про Пфлаума... Отпусти! Я ведь и врезать могу, Ефим! Не рукосуйничай, тут не Лубянка...
– На Лубянке не бьют, - ответил он спокойно. Праведный гнев, как и проявления эмоций всегда, у него был наигранным.
– Так вот... "Экзобанк" выступает посредником-гарантом. Мы передаем банку наличные на депозит, а он - кому следует после возвращения нам Бахметьева, а им Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца. Обмен в море, координаты сообщают за четыре часа до процедуры. Если мы предпримем нечто непредвиденное, генерала Бахметьева взорвут, дело предадут огласке в том смысле, что Москва не стесняется сговоров с сепаратистами и бандитами... Вот так вот, Бэзил Шемякин.