POP3
Шрифт:
Не скажу, чтобы это меня разочаровывало. Правда, местность их обитания напоминает в чем-то южную калифорнию, но чего не бывает…
А не бывает бесхозных лодок и прочего скарба, который так хотелось бы присвоить. Вчера, как вы знаете, я посетил контору имени управления культы и получил пакет документов, предписывающих участие в некоем мировом конгрессе поэтов. Ознакомившись же с бумажками под навесом Промстройбанка — пустился первый майский дождь, — я понял как с необыкновенной отчетливостью предо мною предстает великолепие всего этого едва ли не жульнического предприятия. Из приглашенных извне, кроме Вяч. Вс. Иванова и Жолковского, я никого прежде не только не читал, но и слыхом не слыхивал.
И так же все остальное, включая поэтов из Москвы и прочих весей.
Как говорил Филлип Мэрлоу — прежде всего нужно смотреть, куда идут деньги.
Лучше отвернуться. Ослепнем, ежели долго вглядываться в деньги.
В остальном дни проходят в обычном и обескураживающем беспорядке. Но, пойду ка сварю себе кофе… и спину разомну. Только не уходите, погодите, через пару минут я вернусь. Ну, вот… кофе стоит как и положено — слева, рядом с пепельницей. Аспирин принят. Чего еще нужно человеку, не совсем уверенному в завтрашнем дне?
Рита, как я понимаю, вы закончили университет? А что означают слова «теперь никаких курсов»? Каникулы или же то, что incipit vita nova? И почему нужно куда-то переезжать? А работа? Она тоже переедет с вами? А персидский принц? Неужели вы его оставите? Ничего не понимаю, туман, фикция и сплошная черная магия.
Нет-нет… уж позвольте! Скорее, в тумане блуждаю я. В тумане неведения и цинизма. А цинизм, догадываюсь, дитя двух родителей — сентиментальности и неведения… Только великая лень может превозмочь его чары. Но какой из нее помощник, когда к 24 числу необходимо приуготовить нечто вроде доклада на опять-таки (не много ни мало!) международной конференции «Авангард и политика».
Произнес и слабость исполнила пальцы — ужас! У меня конь не валялся! Есть только название, которое я лелею как отрезанную ногу маяковского — «Меланхолия параллакса» (о Вагинове)… но, дальше ни дюйма. Дальше дрожь и скрежет.
Ветер вновь изменил свое направление.
Вечера провожу за чтением Чехова, пристрастился. Впереди медленно восходит ночная звезда Монтеня. Возвращение к нему обещает быть томительным и долгим, как любое предчувствие. Почему бы вам не предложить вашему приятелю и вместе не заехать в Питер? Вот было бы славно. Холодное небо, холодное пиво, холодные сердца художников. Милая Рита, спина моя не выдерживает (как бы я ни крутился в кресле), очевидно пришла пора падать ничком на пол, на дно, на крыши, на ветер. Обнимаю вас, простите мне это слишком уж рассеянное письмо, но я думаю о вас, и очень часто с вами беседую вне буквенных полей.
Добрейший Аркадий, спасибо за совет касательно книг. Давно уже не могу ничего читать… На полке у меня стоит «Энциклопедия авиации», и все гости прядут ушами и округляют глаза, когда ее видят. Однако, редактировать текст — это все равно что резать бриллианты (или бриллиантами резать стекло? — помните такие замечательные инструменты, за 89 копеек, с деревянными ручками и ребристым колесиком?) или укорачивать пальто, не говоря уже о тесной мебели в скученной комнате. Или сажать самолет на аккуратно выверенную и выветренную до блеска гладких дорожек полосу. Но нет, мне хочется кидать месивом, молозивом краску на холст, как Джексон Поллак. А не подчищать офорты как какой-нибудь Эшер — какой-то junkie сказал мне, что 15-го, в день рождения Эшера, на Mission, в одном из самых грязных, продажных и артистичных районов, отмечали где-то в подвале и с «Виллой Форест» 101-летие Эшера! Кстати, та детская поликлиника, которую Вы упомянули любовно, находящаяся неподалеку от приюта санскрита и Вашего дома — не 46-ая ли? Там работала моя мама, и она, поддавшись обману сложнослагаемых лет, уже представила, как Вы, ведя сына за ручку, приходите к ней на прием!
Именно ужас испытал
Голова — напополам. Вера в человечество и любовь частично утрачена. Но вы идете по другому департаменту, милая Рита, и потому, не кривя душой, нежно вас целую и убегаю в солнечную арктику нашего лета. — ваш — а.
Здравствуйте, милейший Аркадий!
Вечер; из окна видны зловещие горы, окутанные дымкой грозовой синевы, в оторую превратилось наше калифорнийское небо. В доме Сары Винчестер вечерами проходят обзорные туры, где посетители, вооружившись ожиданием ужасов и обыденным ветом фонариков, проходят из одной маленькой комнатки в другую и далее следуют в сад, где белеют скульптуры, и где вдруг, ни с того ни с сего, из-под земли раздается записанный на пленку голос, дружески повествующий о фонтанах, хранилищах сена и количестве шоферов, нанятых Сарой. Неизвестно, знал ли Борхес о ней. Известно только то, что его силы открылись ему после того, как в библиотеке, где он работал, он стукнулся головой об окно. Вероятно, окно, так же как и в доме Винчестер, вело в никуда.
Милая Рита,
даже и не знаю, что сказать по поводу всяких конференций и разного рода встреч.
Конференция, посвященная «авангарду и политике в 20 веке» началась в понедельник при довольно скромном стечении публики, которая все же стала собираться ближе к полудню, когда уже были прочитаны несколько докладов, включая и мое туманное ни к чему не обязывающее выступление, в котором, как потом я не тщился, не смог углядеть следов ни авангарда, ни политики, ни тем паче двадцатого века. Первые чтения закончились, наверное, в 2 часа, затем настала пора выпиваний и разговоров. Погода стояла восхитительная, в укромных местах, которых не достигал ставший привычным северный ветер, было смиренно тепло, порой жарко.
Вскипая броуновским вращением, публика двигалась к одному из кафе у Почтамта — все дело происходило в Зубовском институте искусств, где во времена оны и мне довелось учиться на театроведческом факультете — разговоры по большей части касались публикаций, издательств, состояния дел и видов на урожай. Виды отличала нерезкость и скудость. И, тем не менее, в 4 часа состоялось представление книги Ролана Барта «Фрагменты дискурса влюбленного» в переводе Виктора Лапицкого, который утром рассказывал присутствующем о восходящей звезде философии Бадью, которому, судя по всему, принадлежит наиболее развернутое описание картины мира в координатах матемы и «поэмы»… нет, скорее не так… я слишком поспешен.
Издана книга роскошно (цена ожидается не менее роскошной!). Ad Marginem с каждым разом издает все лучше и лучше, дороже и дороже.
Однако, поселившийся в издательстве человек, изо всех сил пытающийся быть большим католиком, нежели Папа, — i. е. большим французом нежели те, к которым он пишет предисловия, преисполнил чашу терпения присутствующих, и если бы он благоразумно не остался в Москве, ему несомненно накостыляли бы по шее. Прежде всего за редакцию перевода названия, которые в переводе Лапицкого звучит как «фрагменты влюбленной речи», что собственно полностью соответствует оригиналу. Откуда взят влюбленный — непонятно, но высказано на этот счет было более, чем достаточно. Разговоры продолжились во все том же кафе, выпито было достаточно. Прозрачной вечер летел в лицо со скоростью стоящего на месте сна. Я обнаружил себя в метро, потом увидел себя идущим по ул. Замшина. Утром было принято верное решение никуда не идти.