Поп

Сегень Александр Юрьевич

— Вот-вот, про зеркало! — весело ёрзнул в своем кресле митрополит.

— Мне приснился сон, — сверкая глазками, продолжал отец Александр, — будто я слышу голос: «Встань, юноша Александр, и подойди к зеркалу!» Я подошел и увидел в зеркале не то привычное отражение, от которого хотелось по-волчьи выть, а вполне благовидного старца, убеленного сединами, осанистого, а за спиной у него стояли многие дети. «Кто сей муж, достоинствами украшен?» — спросил я. «Это ты», — раздался мне в ответ все тот же голос. «Нет, это не я», — говорю. «Нет, это ты. За твою веру и по твоим молитвам с возрастом будешь таковым. И детей у тебя будет много, и даже слишком много».

— Вот оно как! — восхитился рижский соборный настоятель.

— Да, —

произнес отец Александр. — И вообразите себе, что вскоре после этого сна у меня стали расти ресницы и брови, проклюнулась телесная овощь под носом и на подбородке, и само мое безобразие как-то мало-помалу стало не таким вопиющим. Потом, став священником и получив хиротонию из рук незабвенного митрополита Вениамина, я остро переживал, что у меня весьма плохо растет борода. И я даже подолгу молился о бороде, да ниспошлет мне ее Господь Бог. И что же мы видим? Она стала произрастать, и вы можете полюбоваться, до чего она у меня выросла благопристойная и даже красивая. Поэтому я всегда говорю: ни в чем не отчаивайтесь, и даже о такой малости, как хорошая борода, можно просить Бога, если молиться с верой и упованием. Но сейчас меня больше беспокоит другое. Что же это за война идет, кто такой Гитлер, и чего нам ожидать следует?

Лица гостей митрополита, сиявшие только что улыбками по поводу рассказа отца Александра, вмиг сделались суровыми, как у школьников, которые беззаботно играли и веселились, но вдруг строгие родители с угрозами вернули их к необходимости делать уроки.

На стол подали кушанья, митрополит благословил ястие и питие, некоторое время все задумчиво ели, потом Сергий заговорил:

— Думаю, что всем нам надо приготовиться к самому худшему. С фронта поступают известия неутешительные. Гитлер объявил блицкриг, то есть войну, подобную молнии. Немцы стремительно наступают. Оборона Красной Армии не выдерживает. Мы отступаем, как было при нашествии Наполеона. Дай Бог, чтобы у нас оказались новые Кутузовы и Багратионы. На оккупированных территориях гонения на Православие будет не меньше, нежели в первые годы советской власти. Кто такой Гитлер? Сатана. Мне в последние годы доводилось общаться в Москве с высокопоставленными германскими чинами. Некоторые из них откровенно рассказывали о том, как сей Адольф относится к вере. Он ненавидит не только православие, но вообще мечтает истребить Христианство. По его убеждению, христианскую веру придумали иудеи для того, чтобы подчинять себе другие народы. Заблуждение, как известно, не новое. О Христе он говорит, что это был смелый человек, который бросил вызов иудаизму, потому что был зачат Марией от римского легионера.

— Прости, Господи! — перекрестились сидящие за столом.

— В христианские храмы, — продолжал митрополит, — сей вождь германского народа не ходит, причем делает это так, чтобы все видели: на официальных церемониях с присутствием католиков или лютеран он демонстративно шествует мимо дверей храмов. При этом немало людей из его окружения посещают храмы. Но гонений на лютеранскую и католическую церковь пока в фашистской Германии не наблюдалось. Сам Гитлер говорит, что попов надо временно использовать, а уж потом истребить. Хлынет ли сюда поток западных миссионеров?.. Трудно сказать. Вспомним, что было после революции 17-го года. Тогда католики разделились на два лагеря. Одни откровенно радовались. По их мнению, большевики уничтожат в России Православную Церковь и тем самым расчистят жизненное пространство для обращения русских в католицизм. Другие не радовались. Они опасались, что, уничтожив восточное Христианство, большевики двинутся со своим богоборчеством на Европу. Вопрос стоял только в том, как долго будет сильна советская власть — одно, два или более десятилетий.

7.

А в то время как в Риге русские священники рассуждали о Гитлере, сам Гитлер находился в своей ставке «Вольфшанце» в Восточной Пруссии, неподалеку от города

Растенбурга, и разглагольствовал о русских священниках. С ним вместе за обеденным столом сидели имперский казначей Шварц, статс-секретарь министерства пропаганды Эсер, адъютанты фюрера Шмундт и Энгель, маршал Кейтель, генерал Йодль и полковник Фрайгаузен, но в своих рассуждениях о русских священниках Гитлер в основном обращался с речью к Розенбергу. Уроженец Ревеля, Альфред Розенберг в молодости учился в Риге, затем в Москве, где закончил Высшее техническое училище по специальности инженер-строитель в тот год, когда в России разогрелась Гражданская война. В Германии при Гитлере он стал уполномоченным по надзору за мировоззренческим воспитанием. Прекрасно знавший Россию и хорошо владеющий русским языком, Розенберг был теперь назначен имперским министром восточных областей.

— Русские попы — люди весьма одаренные, — рассуждал Гитлер. — Они великолепные пропагандисты. Вы правы, Розенберг, их надо использовать в первое время на оккупированных территориях.

— Там, к востоку от прибалтийских земель, — отвечал новый министр, — есть целые территории, на которых большевики полностью истребили церковную жизнь. Ни одного действующего храма, ни одного служащего попа.

— Надо дать возможность попам восстановить богослужения, и пусть они в благодарность агитируют народ за нас. Вы знаете, кого можно направить на эту работу, Альфред?

— Разумеется. К примеру, ваш сегодняшний гость полковник Фрайгаузен, выходец из России, не хуже меня знает язык, став приверженцем восточного христианства, остается православным. При этом — горячий приверженец идей национал-социализма. Большевиков ненавидит люто. Воевал против них, отступал вместе с Белой армией, потом возвратился на родину предков в Германию. Ему вполне можно доверить эту миссию.

— Прекрасно, — Гитлер кивнул сидящему поодаль за столом Фрайгаузену и стал пристально его рассматривать. Про себя он смекнул, что Фрайгаузен явный щеголь — одет не в казенно пошитый мундир, а сделанный на заказ из дорогой ткани, и цвета не такого, как у всех офицеров вермахта, не серый, как брюшное оперение вороны, а сизый, как грудь почтового голубя.

— Я уважаю, когда дети сохраняют преданность родителям, — вновь заговорил фюрер. — Даже если и в заблуждениях. В данном случае ваши православные бредни, полковник, должны пойти нам на пользу. Если же продолжить рассуждения о родителях в частности и родственниках вообще, то вот вам мое твердое мнение: родственники — не люди! У нас, вождей народа, не может быть других родственников, чем товарищи по борьбе. Полковник Фрайгаузен, мне весьма импонирует, что в отличие от многих здесь сидящих вы предпочитаете вегетарианскую кухню и не просите, чтобы Вам подавали обжаренные трупы животных.

— Прошу прощения, мой фюрер, — ответил Фрайгаузен, — но я не вегетарианец. Просто сейчас идет петров пост, который православные люди сейчас соблюдают. Рыбу можно. От угрей и раков тоже не откажусь.

— Выходит, я промахнулся, похвалив вас, — огорчился Гитлер. — Кстати, об угрях и раках. Вы знаете, что угрей ловят на дохлых кошек? А про раков мне в детстве запала в душу страшная история. В нашей деревне Штронесе умерла одна старая женщина, так ее внучата затащили дохлую бабушку в реку и держали там в качестве приманки, чтобы побольше наловить раков.

Эту весьма не застольную историю Гитлер рассказывал далеко не в первый раз, но все сделали вид, будто слышат ее впервые и удивленно вскинули брови. Впрочем, не преминули иронично переглянуться друг с другом...

— Пусть же православие станет этой дохлой бабушкой, на которую мы сполна наловим красных раков! — закончил Гитлер, довольный тем, куда завело его собственное красноречие. После этого положено было поднять бокал, но Гитлер был не только вегетарианцем, но и яростным противником алкоголя и табака. В его руке изумрудно сверкал хрустальный стакан с соком петрушки.