Попаданец на гражданской. Гепталогия
Шрифт:
Но на что людям глаза даны?
Всю зиму «беляки» в тепле провели, целый транспорт уголь и нефть доставил, с припасами разными.
Службу вели как по часам, каждое утро с торжественного развода, ибо Андреевский флаг большевики категорически запретили поднимать. И с мастеровыми рядом трудились, машины перебирая да ремонт производя, а потому разговоры по всему Кронштадту пошли, будто волны прибоя.
Кормили «гостей» как на убой, запахи одуряющие, подтверждая этим рассказы «шкур». И кто тут устоит, ведь недаром считают, что ностальгия, память короче,
Так что взрывоопасный материал на стоящих у стенок кораблях, ощетинившихся башнями с длинными орудиями, копился всю зиму. И оказалось достаточно только одной искры, чтобы вспыхнуло восстание.
Ею послужило сообщение о том, что в Петрограде началась всеобщая стачка и большевистские заправилы из Смольного отдали приказ подавить выступления рабочих свинцом и штыком…
— Братишки, что же это мы?! Спокойно смотреть будем, как комиссары юшку рабочим пускают?!
Очередной выкрик лег на уже подготовленную почву, матросы замахали руками, а потом единодушно выкрикнули:
— Долой коммунию!!!
Стравив пар, площадь снова забурлила, как котел с варевом, поставленный на открытый огонь.
Выкрики и предложения летели с разных сторон, сопровождаемые солеными словечками, до которых на флоте всегда находились мастера.
— Мы за советскую власть, мужики!
— Она ныне народная! Но без большевиков!
— К бисовой матери коммунистов!
— На клюз их одеть!
— Гы…
Залезший на тумбу степенный матрос, с бородой, что говорила о том, что сей «пенитель морей» недавно пахал землю.
— Мы все за советскую власть, ибо она народная. Но без коммунистов, что присвоили себе все. За шкварку комиссаров, да об пенек. Не нужны они нам, хватит, наслушались сладких песен! Мы гнилую солому с крыш скоро есть начнем!
— Правильно!
— Верно!
— Но буржуев нам не нать!
— Коммунистам пряники, а нам сухари червивые?! Не надоть такой власти, против хлеборобов она!
— Без царя жить тяжело, — степенный бородач старался перекрыть крики матросской массы. — Вона как на юге или в Сибири — они там все за царя и Советскую власть. Хорошо зажили все, припеваючи! А буржуев там днем с огнем не сыщешь!
— Правильно!
— Мы за царя Миколу! Наш он, мужицкий!
— Не надо царя! Все они добрые, тока прижмет…
— Ты чего драться лезешь, морда!
Как всегда происходит, мнения разделились, а это предвестие доброго мордобоя. Страсти накалились, но тут с немалой сноровкой, что говорило о большой практике старослужащего, на тумбе появился матрос и, сжимая в крепкой ладони бескозырку, стал размахивать рукою, словно грозя засевшим в Смольном большевикам.
— Я с «Петропавловска», и так скажу, братишки! С царем будет советская власть, либо без царя, потом посмотрим. Если Михаил оправдает надежды, то примем его. Вот только коммунисты ни царю, ни советской власти никак не нужны — вражины они, много народной кровушки пролили!
— Гады!
— Собрать в мешок да утопить!
— И Ленина их, картавого…
— Тихо вы, дайте
— Верно, — поддержали многие голоса, а матрос продолжил, уверенно взмахнув рукою.
— Всех коммунистов, комиссаров, чекистов, трибунальцев и прочих судить нужно, а пока под стражу взять, да посадить, да хоть в погреба «Павла», там все равно снарядов нет, или в форт. Пусть охолонятся да подумают, как грехи свои замолить! Это два! И незачем самосуд вершить, мы не комиссары, чтоб по оговору кровь лить…
— Верно!
— Гы…
— Да тихо вы!
— В Питере народ наш стреляют всякие латыши и китайцы! А мы здесь сидим на что?! Вывести корабли в Неву, те, кто ход дать сможет, да залупить из главного калибра по Смольному, чтоб по кирпичику распался! Нечего нам сидеть, к бою готовиться нужно, пока наших братьев не перебили!
Выкрикнув последние слова, матрос спрыгнул с тумбы, на которую тут же влез солдат в большой, не по росту, гимнастерке и помятой фуражке. По толпе тут же прошли смешки.
— Братцы! — громко крикнул солдат, и матросы засмеялись, посыпались комментарии — «пехтуру сразу видно, у них все братцы, это только матросы братишки». Но перебивать оратора не стали.
— Я из форта «Серая лошадь». Мы давно готовы восстать, и другие форты ждут. Высаживайте десант немедленно, а то коммунисты опомнятся и нас всех перебьют.
Площадь снова взорвалась, забурлила, вот только уже явственно чувствовалась чья-то направляющая воля, ибо матросы стали организованно сбиваться и чего-то ожидать.
Они хорошо знали, что смогут противопоставить петроградским большевикам — два линкора, крейсер, несколько эсминцев и с десяток мелких кораблей представляли собою грозную силу.
— Матросы!
Площадь невольно ахнула, глядя, как на тумбе встал во весь рост моряк в черном кителе, но с золотыми погонами на плечах. И не простой офицер, целый адмирал с тремя черными орлами.
— Те, кто меня помнит по Минной дивизии, знают, что я ставил с вами банки у Мемеля, мы вместе ходили в торпедные атаки, мы глотали соленые воды Балтики! Вы мои боевые товарищи, много раз смотревшие в глаза смерти. Я адмирал Колчак…
Петроград
(1 мая 1920 года)
— Кута итете?! Фы фраги мирофой рефолюции!
С сильным акцентом произнес латышский командир в суконной гимнастерке, уверенно выйдя на брусчатку перед тысячной колонной рабочих Охтенской пороховой фабрики.
Уверенно так вышел «интернационалист», чувствуя за собою немаленькую силу в виде бронеавтомобиля «Остин» с двумя пулеметными башнями и полуроты «латышей». В них стали зачислять уже всех иностранцев от венгров до китайцев, ибо настоящих ландскнехтов революции к этому времени сильно повыбили.