Попаданка прибыла!
Шрифт:
Молодые мурры отобрали около трёх десятков человек, и Крраг останавливался возле каждого из них, но только пятеро как-то отреагировали на взгляд старого мурра. И когда он повернулся к Ульяне, то всё уже было понятно.
— Других не надо вести к сильному и хорошему месту, — дал понять ей и князю Крраг.
Ульяна, чуть колеблясь, бросила взгляд на тех, кого выбрали молодые барсы, но не прошли отбор у Чуткого Кррага и вопросительно взглянула на Радомила.
— Согласен с выбором мудрого Кррага, — коротко ответил он, и тогда она тоже кивнула.
Старый
Радомил подозвал старшего охраны и велел:
— Возвращайтесь. Ты в ответе за караван.
— А ты, княже?
— Меня ждать здесь через десять-пятнадцать дней.
Но люди не торопились расставаться с князем. Им было интересно проводить его.
— Уля, мы уместимся на двух санях, но хватит ли их нам на обратном пути?
— Не хватит, — покачала головой она. — Книги, одежда, посуда, саженцы, инструмент… и я ещё не упомянула о швейной машинке или ёлочных игрушках в коробках. Ты удивишься, насколько я богата! — бодро закончила она.
Радомил проследил, чтобы для него освободили трое саней, переговорил с отобранными людьми и выбрал одного из них, чтобы поставить на место погонщика, пояснив Ульяне, что своего коня он оставляет и сам займёт место третьего возчика.
Приготовления заняли немного времени и после того, как малая и большая группа людей раскланялись, мурры, князь с княгиней и пятеро избранников пустились в дальнейший путь.
Мурры торопились. Выехали поздновато, а достичь купола надо было успеть до темноты. Воки, погоняемые людьми держали заданный темп. Казалось, что всё хорошо, если не считать обжигающий мороз.
— Какая гладкая дорога! — не удержавшись от восхищения, крикнул князь.
Ульяна чуть приоткрыла, замотанное шарфом лицо и осмотрелась. Действительно, льды словно расступились перед ними и мурры не петляют в поисках тропы. Наверное, поэтому удалось развить такую скорость, что от воков даже пар идёт.
Ульяна вытянулась, чтобы посмотреть назад и оценить, как далеко осталась полоска мёртвого кустарника и обомлела. Чистая дорога на её глазах закрывалась встопорщенными льдинами. Обратного пути не было.
— Крраг! — закричала она, заодно мысленно посылая всем муррам тревогу и картинку увиденного.
В ответ же получила одно ото всех:
«Мы бежим!!!»
И тут только до неё дошло, что они не весело несутся по ледяным просторам, а уносят лапы от опасности, следующей по пятам!
А следующей мыслью было, что их всех ведут куда-то, и оттого столь гладка и чиста дорога!
Радомил наслаждался
Эх, он бы сейчас… Князь и сам не знал, чтобы он сейчас сделал, но ощущение силы, ловкости распирали его. Здесь сам воздух был удивительно вкусен и свеж, если так можно сказать. Тревожный вскрик жены обеспокоил, но все продолжали путь и он не посмел обернуться. Всё-таки воки бежали на удивление быстро, и отвлекись он хоть на миг, сани могли перевернуться.
Воки! Как же он сразу не заметил, что эти зверушки начали меняться. Они теперь похожи на огромные меховые шары и надо бы ослабить ремешки!
Это последнее, о чём успел подумать князь, прежде чем заметил, что дороги больше нет.
Ледяной забор вырос прямо перед носом, и молодые мурры даже не успели затормозить, что уж говорить о несущихся санях. Ужас охватил Радомила. Он успевал соскочить, а вот Ульяне перевернувшиеся сани сломают шею!
Умнички воки заложили крутой вираж, вслед за первыми санями и этим немного затормозили скольжение. Седоки в санях вывалились в момент наклона при резком повороте и, получив синяки, остались живы. Воки сделали круг и остановились.
Князь побежал к Ульяне, понимая, что она осталась жива только благодаря опыту возглавлявшего караван погонщику. Если бы он не ввёл их в круговой бег, то Радомил и следовавший за ним горожанин дали бы команду тормозить, а сами спрыгнули бы. Радомил попробовал бы в прыжке скинуть Ульяну, но скорее всего они оба погибли бы, как и другие седоки.
Он подбежал к своей ладушке и испугался так, как никогда в жизни не боялся. Её лицо было залито кровью, а сама она не шевелилась.
— Любая моя, — позвал он, осторожно вытирая кровь и приподнимая ей голову, — открой глазки, посмотри на меня, — просил он, не замечая того, что начало твориться вокруг.
Ему ни до чего не было дела. Всю сознательную жизнь он держал себя в тисках ответственности, помня о своём народе. Иногда эта ноша казалась неподъёмной и ненавистной, а иногда она же спасала от слома. Сколько было потерь, а он перебарывал себя и показывал людям, что остаётся с ними и думает о завтрашнем дне. Но сейчас он не мог потерять ту, что разделила с ним все тяготы и радости жизни! Не мог!
После того, как обрёл цельность невозможно вернуться к половинчатому состоянию. Любовь ли это или эгоистичное самолюбование, когда вдруг заново почувствовал в себе силы жить, стремление сделать окружающий мир лучшим, он не знал. Но возвращаться к прошлому не хотел, а без неё нет для него будущего. И пусть простит его сын, но даже дышать без неё нет смысла. Он знает, что без Ули вернётся усталость от жизни, а преодолевать её больше не будет воли. И, наверное, это всё же никакая не любовь к женщине, а блажь и дурь, но ему все равно.