Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов
Шрифт:
– Вот, студентку пить учу, – Санаду поглаживает меня по плечу. – Или не пить. Это смотря с какой стороны посмотреть.
– Появилась информация о Неспящих, ты не можешь это игнорировать.
– Могу и игнорирую! – Санаду резко подхватывает со стола кубок, а скользящие по моему плечу пальцы напрягаются.
У его собеседника раздуваются ноздри:
– Ты не можешь пропустить собрание по этому вопросу. Не имеешь морального права!
– Не тебе говорить мне о моральном праве, Танарэс.
Последняя фраза сбивает собиравшегося заговорить Танарэса с толку, и он, нахмурившись, раздражённо интересуется:
– О чём ты? Какие звёздочки на каком борту?!
– Это пометка сбитых, – мой язык неожиданно хорошо откликается на желание пояснить. – На борту самолётов после каждой сбитой машины противника рисовали звёздочку. Можно сказать, соревновались, кто больше врагов убил.
На лице Танарэса напрягаются желваки, голос угрожающе понижается:
– Санаду, ты не вправе нас этим попрекать. Ты, может, и жив только благодаря…
Санаду отчаянно машет кубком:
– Нет-нет, давай ты сначала хотя бы до ста лет дорасти, а потом будешь читать мне нотации о том, что я должен и на что право имею. А сейчас уходи, пока мы не поссорились.
Резко поднявшийся Танарэс наклоняется через стол, поднося своё красивое, чётко очерченное лицо слишком близко к лицу презрительно изогнувшего губы Санаду. Длинные чёрные волосы падают в тарелки, пачкаются о жир мяса и соусы.
– Мне нужна голова Мары, – тихо произносит Танарэс. – Любой ценой. Помни об этом.
Он отступает стремительно, почти смазываясь в тень и не давая Санаду ответить.
Цокнув языком, Санаду недовольно осматривает согнувшийся в его пальцах кубок, а я – его удивительно сильные пальцы:
– Кто такая Мара?
Плечи Санаду каменеют на миг, но с выдохом он расслабляется и хмыкает:
– Да так… его персональный враг.
Повреждение кубка не останавливает Санаду: он хватает белую бутылку и опрокидывает её над ним, позволяя густой молочного цвета жидкости изливаться в покорёженную полость. Сладко-пряный аромат перебивает запахи мяса и алкоголя.
– А это можно пить людям? – тыкаю пальцем в струю и с удивлением ощущаю её тепло, почти жар.
– Можно, – вздыхает Санаду.
Я тяну испачканный палец в рот, слизываю сладко-пряные молочные капли. Искоса наблюдающий за мной Санаду вздыхает и перехватывает мою руку, вытирает палец салфеткой:
– А вот так не делай, – указательным пальцем он медленно стирает с моей губы капельки сладости и почти шепчет. – Особенно когда остальные вернуться.
– М-м? – не понимаю я и облизываю губы, задевая языком его палец.
Вместо ответа Санаду протягивает мне кубок, и я, уже зная восхитительный вкус напитка,
***
Сложивший руки на груди Санаду с насмешкой наблюдает за моими попытками столкнуть его в канаву. Он словно каменный столб. Вкопанный метра на три в землю.
– Ну же! – пыхчу я. – Вы говорили, что я уроню вас в канаву! Надо исполнить!
Не помню, почему во мне так крепка эта уверенность, но в канаву его спихнуть я должна .
Санаду лишь посмеивается:
– Так это было о варианте, в котором вы меня обратно ведёте, а не наоборот.
Отступив на несколько шагов, я с разбега врезаюсь в Санаду, но он настолько несдвигаем, что мои туфли проскальзывают по траве, и я начинаю падать. Не успеваю сообразить, а Санаду уже подхватывает меня и прижимает к себе, не давая клюкнуться носом в землю.
– Клеопатра, вы неподражаемы, – выдыхает он мне в ухо, касаясь его губами, я хочу сказать ещё что-то о канаве, но проваливаюсь во тьму.
***
– Их все, все считали сумасшедшими, и всё из-за вас! – рыдаю я в плечо Санаду и одновременно стучу кулаком по его груди.
Почему-то я сижу у него на коленях, а он обнимает меня за талию:
– Им надо было всего лишь согласиться с тем, что думали об их исчезновении остальные, тогда воздействие манка на сознание частично осталось бы, и люди полагали бы, что пропавшие добровольно были в отъезде.
Снова бью Санаду в грудь и сдираю костяшки пальцев о пуговицы рубашки с влажными следами моих слёз. Гневно возражаю:
– Откуда им было знать, если они ничего не помнили о времени здесь, о том, почему это произошло, о своём исчезновении? Как они должны были догадаться поддерживать легенду и лгать?
– Ну, это же их жизнь. Мы думаем о безопасности своего мира, поэтому стараемся не оставлять следов, а им нужно думать о себе, прежде чем что-то делать, а не бегать, на каждом углу рассказывая, что ничего не помнишь.
Снова бью кулаком в грудь Санаду. И ещё. И ещё. Рука ноет, словно я стучу если не по стене, то по спинке кресла.
– Вы твёрдый! – всхлипываю я, баюкая руку.
– Ну, извини. У меня вообще много недостатков, и это не самый плохой.
– Вы издеваетесь!
– Если только совсем немного. Правда, уже не первый час, но немного.
Опять его бью, на этот раз усерднее, до ломоты в костях. Санаду перехватывает мою руку и прижимает к своей груди, всю меня прижимает:
– Ну, всё, тихо-тихо.
Пытаюсь его ударить, но Санаду держит крепко, касается губами моего лба, покачивается, успокаивающе гладит по спине: