Попаданка. Колхоз - дело добровольное

Цветкова Алёна

— Господин Гририх, Вилина, все хорошо? Или что-то случилось?

— Все хорошо, — прокашлялся наш председатель, — просто ты пропала так внезапно. Вот мы и волновались. Да еще Орбрен… господин Орбрен сказал, что ты плохо себя чувствуешь. Даже вчера на свадьбе Сайкиной плохо тебе стало.

— Ох, Малла, — Вилина никак не могла отцепиться от меня и с силой прижимала меня к своей необъятной груди, — так уж мы твои песни хотели послушать. Бабы-то хвастали, что очень душевно ты поешь. И даже Дайра таланты твои хвалила.

Дайра… мне стало

даже как-то больно что ли… я-то к ней со всей душой, а она… надо будет потом зайти к ней, спросить зачем она так поступила.

— Все хорошо, Вилина, — прохрипела я, — просто немного устала.

— Да-да, Орбрен так и сказал, — всхлипнула Вилина и снова прижала меня так, что захрустели кости, — ты уж береги себя, Малла. Мне Салина с Рыской рассказали, что тебе и после кутузки плохо было. Хорошо, что ты решила в столицу наведаться и у лучших лекарей совета спросить.

— От-ткуда вы это знаете? — выпучила я глаза. Я-то точно ничего такого не никому не говорила.

— Так, господин Орбрен рассказал, — всплеснула руками Вилина, выпуская меня из объятий. Я моментально отскочила на пару шагов назад, — и как же хорошо, что это всего лишь небольшое нервное расстройство… Обрен сказал покой тебе прописали.

— Я твоих девочек предупредил уже, что эту семидневку будут без тебя работать. А ты отдохни, дочка, — улыбнулся господин Гририх. А мне вдруг так накрыло… показалось мне на какой-то миг, что мама и папа это мои. И ножом по сердцу тоска по ним так полоснула, что не выдержала я и навзрыд разрыдалась, в плечо господина Гририха уткнувшись. А он жалел — меня, гладил по голове и что-то нашептывал. Точь в точь, как мой папа.

Это все гормоны, наверное…

Я весь день так и провела у господина Гририха. И не потому, что для дела это было нужно. А просто так. Хорошо мне было с ними. Душевно.

Сначала мы с господином Гририхом думки мои обсудили, план составили и речь к завтрашнему собранию подготовили. А как Вилина из мастерской вернулась, силком меня из кабинета председателя вытащила, выговаривая супругу, что совсем замордовал бедную девочку. А тот соглашался и сокрушенно качал головой, оправдываясь, что он не нарочно. И участливо спрашивал, как я себя чувствую. От такой заботы щипало в носу и садился голос.

— Малла, — Вилина усадила меня на стульчик на своей идеально чистой кухонке, — ты какие пирожки больше любишь?

— С картошкой, — вырвалось у меня нечаянно. Как-то расслабилась я, совсем забыла, что мир другой.

— Не знаю я про такую приправу, — искренне огорчилась Вилина, — это в Хадоа у вас такая?

— Да, — вздохнула, — в Хадоа… но я ее здесь посадила… через год-другой и у нас такая будет.

— Ну, вот и отлично, — Вилина энергично месила тесто, — значит через год-другой настряпаем пирожков с кар-тошкой твоей.

— М…м-м-м, как вкусно пахнет, — на кухню вошел господин Орбрен и показательно потянул носом. Вот уж кого-кого. А его мне видеть совсем не хотелось.

— Вон! — тихо приказала ему госпожа

Вилина, не поворачивая головы, — вон из моей кухни! Пока не исправишь то, что натворил, лучше не на глаза не попадайся. Ты меня разочаровал, Орбрен. Никогда не думала, что ты такой трус.

— Ты же знаешь, что я не виноват! Я, вообще, ничего не сделал!

Я продолжала тихо, как мышка, сидеть за столом, разглядывая свои туфли и делая вид, что меня здесь вовсе нет.

— Вот именно! — Вилина изо всех сил швырнула кусок теста об стол, — а должен был! Должен был объяснить и рассказать, что к чему.

— Но, тогда бы…

— Это было бы честно, Орбрен, — перебила его Вилина. А у меня возникло стойкое чувство, что разговор идет обо мне. — А начинать жизнь с обмана — последнее дело. И мы с Гририхом целиком и полностью не на твоей стороне.

— Ну, и ладно! — с какой-то злой яростью ответил господин Орбрен, — обойдусь без вашей поддержки.

Он ушел из кухни, хлопнув дверью. А я почувствовала себя не в своей тарелке.

— Молодой еще, — вздохнула Вилина и добавила, будто бы извиняясь, — глупый.

Я согласно покивала. Хотя не считала господина Орбрена настолько молодым, чтобы это оправдывало его глупость. Хотя я и глупым его тоже не считала. Негодяй, да. Но не дурак.

Вечером, когда я нагруженная пирожками, сыто отдуваясь после обильного ужина, возвращалась домой, возле моей улочки меня остановил тихий окрик:

— Малла, — Дайра ждала прислонившись к заборчику, — мы можем поговорить?

— Нет, — мотнула я головой для большей ясности, — я не хочу с тобой говорить. Я тебе доверяла, а ты…

Дайра опустила голову:

— Прости, но я не могла по-другому. Я… я люблю его… понимаю, это неправильно, но ничего не могу поделать. А так… я хотя бы ему нужна. Понимаешь? Он-то настоящий… жалеет меня… всегда жалел. Даже… из жалости… А я… как дура…

Дайра всхлипнула, закрыла лицо ладонями и заплакала, вздрагивая плечами.

— Дура и есть, — буркнула я и, проклиная свою жалостливую натуру, позвала, — пойдем ко мне, поговорим.

Я шла и думала, что совершенно зря позвала ее с собой, ведь у меня дома этот проклятый негодяй. А мне совершенно не хотелось, чтобы кто-то знал об этом. А поскольку Салина не прибежала ко мне с вопросами, я сделал вывод, пока о том, что господин Орбрен ночевал в моем доме, никто не знает.

А теперь я сама, собственной дурной головой, собиралась все испортить. Это мне той, прошлой, все равно было. Не в моей же постели мужик спит. Но сейчас… нет, сейчас мне не хотелось замарать свою репутацию такой отвратительной сплетней.

— Дайра, — остановилась я у калитки, — у меня к тебе просьба. Я знаю, что ты умеешь держать язык за зубами, поэтому молчи о том, что увидишь у меня дома. Поняла?

— Х-хорошо, — Дайра испугалась. Уж не знаю, что она там придумала, но заходила ко мне в дом с каким-то трепетом. Наверное, решила, что не зря герцог велел за мной приглядывать.