Попаданы

Макара Дэйв

Увидеть танец и уйти, унося в сердце легенду.

Увидеть танец и присоединиться к нему, став легендой.

Выбор всегда есть.

Главное сделать выбор.

И не жалеть.

Танцующие бабочки - "Ларки", несущие в себе начало и стремительное угасание.

По легенде, эти красавицы разумны и способны захватить в свой танец живого, окутав своими крылами и подарив бесконечное чудо возрождения, роста и тихого угасания.

По легенде, они души тех, "старших", что прошли к нам из других миров, параллелей

и вселенных, вдохнули жизнь и теперь лишь следят, чтобы жизнь продолжалась, выродившись в неразумный танец.

По легенде, это чудо рождения и покой смерти, заволакивающий взгляды, затуманивающий и вспышкой света пробуждающий к новому восходу.

Ларки окружили корабли своим танцем, едва касаясь туманом защитных полей, которых словно и не было вовсе - туман проходил насквозь, пронзал и вновь, целенький, изгибался в другую сторону.

Сирены "угроз" выли не переставая.

Головной компьютер вис, перезагружался и снова вис, уходя в рекурсию.

Двое разумных любовались танцем, жаждая прикосновения этих туманных крыл.

В черных глазах отражались фигуры танца, эти сложные танцевальные па, которые невозможно повторить будучи из плоти.

Но и став бесплотным, ты не станешь таким ярким!

За гранью пустоты, в блеске всех цветов, оттенков, радуг и палитр, танцевали и танцевали эти существа, сводя разум с его привычного места, награждая безумием, наполняя вдохновением и уводя в дали, вернуться из которых, это все равно что отказаться одновременно от зрения, движения и слуха, превратившись в едва дышащий камень, помнящий танец.

Хоровод сменился вальсом и чинные пары проплыли сквозь корабли, сквозь их валяющийся в отключке груз и, содрогнувшись от ужаса, вырвались наружу, заключив ТОК-и в плотный кокон, словно белые тельца, вторгшуюся в тело занозу.

– Я сделал выбор.
– МВТ-К выпрямился, бесстрашно взирая на бабочек, облепивших корабли и стремительно меняющих цвета от ярких и веселых, до напряженно темных, пульсирующих, пугающих.
– Я сделал его.

– "Мы" сделали его.
– Старший техник положил локоть на полумертвый пульт и опустил на него свою лысую, серую голову.
– Скажи ты мне, что задумал... Мой кристалл не стал бы...

Со вздохом, ТВМ-Мт, махнул свободной рукой, признавая, что сделанного не исправишь и не вернешь.

Ларки, прервав свой танец, превратились в мрачное окружение, пульсирующее разрядами молний, кончики которых вылетали далеко в пустоту и пропадали, размываясь.

– Ого...

Там, где терялись молнии, начали возникать новые и новые бабочки, яркие, полные огня и сил.

Своими туманными крылышками они вторгались в ряды потемневших товарок, разбавляя темноту, внося яркие мазки всех цветов.

Ряд планет, оставшийся позади кораблей, осветился яркой вспышкой и светило, не выдержав такого колоссального вливания разномастных энергий, принялось сжиматься в яркую точку, грозясь стать

Сверхновой в самое ближайшее время.

Пробиваясь тысячами и десятками, сотнями тысяч, бабочки превратили все пространство в огромную картину, с которой, на двух серокожих взирало странное око.

Кошмар импрессиониста и посмертный вопль кубиста - одновременно.

На синем фоне, голубое, с красной радужкой и ослепительно золотым зрачком, постоянно менявшим свою форму, ведь, по сути своей, зрачок был ничем иным, как тугим коконом молний, плазмой и зыбким маревом восходящего солнца - одновременно.

Золото сменялось ослепительной, бело-голубой зарницей вспышки сверхновой, провалившейся в глубины черной дыры - одновременно.

Отрицание всех законов природы, вариантов развития событий - вот что наблюдали серокожие техники своими черными глазами.

Жаль, эту легенду более никому не дано ни увидеть, ни, тем более, рассказать.

Пока глаза жадно пожирали невозможное зрелище, пока разум восторгался и пытался принять, тела корчились в запредельных, невыносимых муках высоких энергий.

Чем ярче зрелище, тем больше боль.

Бабочки, соткавшие вокруг четырех корабликов непроницаемую сферу, пожирали боль разумных, расправляя в ней свои потемневшие крылья, манили сознания за собой, в полет, которому не будет конца.

Вспышка перехода унесла транспорты по координатам, оставляя в системе буйство вещества, блеск энергии. Сонмы сознаний, что уже давно стали единым целым приветствовали еще две маленькие и слабые частички, чьи тела, подобно пересушенной бумаги, покоились на своих местах в рубке головного ТОК-а, ожидая когда движение воздуха обратит их в пыль, разнося, тонким слоем, по полу, стенам и панелям...

Два разумных, чья запредельная боль и стала "последней каплей" для осознания себя, кристаллом-библиотекарем.

****

Сон, всемогущий и всемилостивейший, злейший и спасительнейший, злой Гипнос и сладкий Морфей.

Только во сне мы летаем, не ведая крыльев; плаваем, не зная жабр; горим в огне, совершаем открытия и мечемся в кошмаре.

Мы пробуждаемся освеженными.

Мы волочим ноги, проиграв схватку с ужасами.

Мы тащим в стирку мокрое от пота постельное бельё.

А сон, делает нам ручкой, точно зная, что никуда мы от него не денемся.

За все время, что я был наемником и раньше, когда моя трудовая карьера только начиналась, я искал своего предела - сколько можно не спать.

И нашел, когда от боли мог только выть и кататься по прохладному полу, радуясь, что этого никто не видит.

Мой предел - пять суток, без медикаментов.

В конце пятых жизнь превратилась в черно-белое кино с ежесекундными лакунами.

И я научился спать сидя, привалившись горящей спиной к холодной, бетонной стене.