Попадают по-разному
Шрифт:
Сжимает, выставив вперёд усыпанный не самыми дешёвыми камнями, крест.
– Да ну?
Идёт вперёд вразвалочку, на ходу расстёгивая перчатку. Резко отшвырнув, поднимает вверх руку.
– Лови!
От удара он валится. Низенький, но довольно широкоплечий уродец с красным пятном в половину рожи. Из тех, кому нравится, когда перед ним унижаются. Такой хлипкий или трусливый?
Госпожа уже сидит на нём, вцепившись руками в шею.
– Не посмею? Не посмею, говоришь?
Пытается
Держу пистолет наведённым на толпу. Если я что-то в людях понимаю, на выручку не кинется никто.
Верховный встаёт, смачно плюнув, бьёт тело сапогом в висок. По-моему, излишне.
– Эй, вода есть на руки полить?
День жаркий, фляжка пуста. У остальных, похоже, тоже.
– Если вас устроит, вон сосуд со святой водой.
Один из храатов, пришедший к нам ещё до перехода через реку. В броне нашей, волосы короткие, бороду, правда, коротко подстриг, но не сбрил.
– Бери и лей.
Достав перевязочный пакет, вытирает руки.
– Так! Ты тут всем чем можно и нельзя в верности клялся. Так докажи. Режь ему голову.
Крик младенца.
– Что встал? Выполняй. С этим сама разберусь.
Направляет "молнию" на держащую ребёнка женщину. Вокруг неё пустота, все расползлись и совсем уж в стены вжались. Тишина аж звенит.
Госпожа подходит ближе. Зря они расползаются. С такого расстояния Дина, даже если хочет только ребёнка убить, всяко сожжёт человек тридцать.
Негромкий свист, почему-то не перерастающий в рёв и крики. Хохот Верховного. Оружие поднято стволом вверх. Всё как-то замедленно. Только сейчас соображаю. Свистела не "молния", свистела Дина.
– Про меня много всего говорят, вот только младенцев я вовсе не жру. Ни сырых, ни жаренных. Другое мясцо предпочитаю. Понежнее.
Вижу её со спины, но уверена, сейчас плотоядно ухмыляется наподобие дочери, совсем непристойно проводя языком по губам.
– Вот. Голова. Что делать с ней?
– В сосуд этот положи. Засуши. И в замке в обеденном зале поставь в том углу, где иконы раньше были. Как-нибудь загляну - проверю.
Солдаты выгоняют всех из храма. На выходе грубо обыскивают, отбирая всё ценное. Интерес к женщинам - нулевой. Их грязь и вонючесть вызывают омерзение. Почти все солдаты перевязочные пакеты вскрыли и лица замотали. Слышать уже приходилось про местных женщин - "свиньи и то чище".
На площадь влетает Динка во главе десятка.
– Где Верховный?
– орёт обращаясь неизвестно к кому.
– Чего орёшь? Тут я.
– ловко у неё получается столбом прикинуться.
Динка спешивается. Идёт к нам. По походке видно, как недовольна.
–
Верховный хмыкает.
– Двуногие живые-то есть хоть?
– Есть. Но не с собой.
– Ладно. Их пока хватает.
– Нам где останавливаться?
– Да вон там, - кивает в сторону храма, - все поместиться должны. Даже мыть почти не надо, разве от мочи да дерьма пол протереть. Свободна!
Динка злобно смотрит ей вслед.
Замечает меня. Гримаска становится менее враждебной.
– Здорово! Пошли поболтаем. Там внутри не сильно насрано?
– Нет. Там вообще-то убрали уже.
Стулья искать не стали, как в старину было принято, на полу уселись.
– Знаешь, тупых видала, но таких... Тебе расписками вместо денег расплачиваться приходилось?
– Конечно. Иначе зачем мне печать?
– Читали их?
– Ну да. Иногда имена или цифры правила.
– То есть, все кому ты расписки давала, читать умели?
– Ну да. К чему здесь это? Всё же берём по праву военной добычи.
– Ну да, грабим попросту, но я не про это. Выпотрошили тут один городок, обыкновенный самый, где на каждом углу насрано. Но храм здоровый, местный богатей во искупление чего-то, или просто соседу похвастать, строил. Согнали к прятавшимся пленных, вздёрнули пару попиков, и захотелось мне проверить, правда ли, что тут только они читать умеют.
Сначала храм со всем содержимым о двух ногах взорвать хотела, но поняла, пороха мало.
Захотелось поразвлечься. Сначала рассказала, у нас вот из-за войны волки расплодились. Так наместники старый указ вспомнили, и стали за убедительное доказательство смерти волка, голову там, хвост или всю тушу, награду платить. Причём волк там, волчица или щенок - все в одну цену шли. Ну, и у нас сейчас за головы или иные убедительные доказательства, тоже платят, причём, без разницы, чья голова была. Мне тут, кстати, Живодёр подсказал недавно одно доказательство убедительное, не знала - кожу кругом с головы срезать, возни меньше, а места занимает сильно меньше. Он, тем временем, с повешенных всё срезал уже, и члены им отрезал...
Всё сказала и показала, что им предстоит.
Потом добавила: отпущу любого, кто сможет хоть как своё имя накарябать.
Молчат. Тупо. Ну ясно, деток жалко.
Ладно, надбавила. Любой, имя написавший, может уйти с детьми и супругом или супругой. Правда, только одной.
– У них на людях по две не бывает.
– А неважно. Всё равно только вой. Добавила ещё. Представилась, и сказала, всем написавшим выдам охранную грамоту от своего имени, и больше их никто не тронет.
– Выдала бы?