Попал

Дейнеко Никита

— Ладно. Выпью если что.

Кабай уже стоял у двери и мы вместе вышли во двор. Туч на небе не было и неполная луна серебрила недавно выпавший снежок. Я походил по двору, выглянул за ворота, ни одного окошка не светилось в деревне. Пес вел себя спокойно, значит никого не чует. Я засунул, прихваченный, револьвер в карман, набрал в ладони пушистого снега и растер им лицо. Спать расхотелось совершенно. Постояв еще с минуту, тихонько свистнул, придержав наладившегося удрать, пса и вместе с ним вернулся в хату. Зажженная лампа, по прежнему, стояла на столе, знахарка, похоже устроилась спать на печи. Задув лампу, сел на лавку, поставил рядом чашку с зельем и стал коротать время, лениво размышляя обо всем читанном

когда-то, но ни на чем конкретно не зацикливаясь. Ночь прошла спокойно. Утром, когда начало светать, я выпил бодрящее зелье, разбудил Архипку и пошел с ним к деду, седлать коней.

Гости не заставили себя долго ждать и выдвинулись довольно рано. Впереди на ладных санках управляемых водителем кобылы Сундуковым, закутавшись в шубы, сидели иностранцы. За ними, на обыкновенных розвальнях, загруженных какими-то мешками, ехал Кеша Харин. Мы пристроились в метрах двадцати позади последних саней. Я держал в руке винчестер, Архипка ехал с арбалетом. Видимо наше присутствие незваным гостя очень не нравилось. Они постоянно оглядывались, но молчали. Проехав так километра полтора, я наказал Архипке следить за ними и если дернутся стрелять, а сам, обогнув розвальни, подъехал ближе к передним санкам и сказал:

— Тихон санки тормозни, мне с господами поговорить надо.

Тот покорно натянул вожжи и лошадка остановилась.

— Так сеньоры! Прежде всего, хочу вас всех предостеречь. Феодорой Савватеевной на каждого из вас наложена колдовская метка. Если вы, не дай вам бог, появитесь от нашего села ближе чем на два километра, то умрете или сойдете с ума. Это касается и вас Тиша с Кешой. Поняли? — Харин с Сундуковым закивали головами. Похоже, поверили. — Ах да, чуть не забыл. Сеньоры вот ваши железки. — Я резко метнул оба кинжальчика. С глухим стуком они воткнулись в доску позади иностранцев, заставив последних слегка отшатнуться. Нож швырнул рукоятью вперед и он упал им под ноги. Затем подъехал к Харину, бросил в розвальни разряженный револьвер и штук двенадцать патронов в тряпичном узелке. Харин, по видимому, меня боялся и к револьверу не притронулся, даже немного отодвинулся. Чтобы усилить впечатление, склонившись с коня, сказал зловещим шепотом:

— Смотри, не вздумай болтать Кеша, я ведь тебя, если што и на том свете достану. — Ощерив в улыбке зубы и подмигнув бледному Кеше, подъехал к Архипке. Вспомнив фильм «Крестный отец», решил приколоться и, обернувшись, крикнул:

— Фальконе! Будете в Палермо, передавайте привет дону Корлеоне. Скажите ему: «Мафия бессмертна!». — Хотел пальнуть вверх из винчестера, но передумал — патронов маловато. Так что прощание с «гостями» прошло не так феерично, как хотелось. Ну да ладно, постреляем еще.

Глава двенадцатая. Отступление 1

Ранним июньским утром в комнате, расположенной на втором этаже старинного дворца, за обширным столом сидел высокий худощавый старик. Он что-то быстро и сосредоточенно писал, периодически макая перо в изящную серебряную чернильницу. Если Стендаль говорил о сладостной привычке писать по вечерам, то Николо Бальцони любил писать по утрам, когда голова еще не забита дневными делами, а воздух, врывающийся в открытые окна, свеж и напоен нежным запахом молодой листвы и первых цветов, растущих на клумбе прямо перед окнами.

То, что он писал не было ни мемуарами, ни философским трактатом. Просто он подводил некий итог своей долгой, полной приключений и размышлений жизни. Он совсем не собирался печатать или показывать кому либо эти записи. Не было в них ни системы, ни особой цели. Писал для себя, хотя и знал совершенно точно, что после его смерти рукопись эта не пропадет, она займет свое место среди огромного количества, других рукописей хранящихся в Ватиканском архиве.

Посмотрев на часы, он отложил перо, исписанные

листы уложил в тайный ящик в столе и подошел к окну. Сегодня был особенный день. Ему доложили, что в Рим приехали люди, которых он ждал почти год. Сегодня он, возможно, получит вещь, за которой охотился полтора десятка лет. Сколько сил было задействовано, чтобы отыскать следы новой хранительницы. А сколько денег истрачено. Но что деньги — денег у него много, вряд ли удастся все потратить за оставшуюся жизнь. Да жизни той осталось не так много. Он хоть еще крепок, но уже стар. Семьдесят пять лет это не шутка. Жаль, что он слишком поздно понял, откуда появились у него эта способность так влиять на людей. «Эх Тина, волшебница Тина, ведьма Тина. Я знаю: ты умерла и это я тебя убил. Не сам убил. Это сделали люди, которых послал я. Я не желал твой смерти, но так вышло. Прости, но мне нужен твой «ларец». Наступают страшные времена и ларец твой будет еще одним кирпичиком в фундаменте будущего могущества Церкви и Святого престола».

Но долго заниматься самокопанием ему не дали. Послышались торопливые шаги и в кабинет вошел, а вернее вбежал небольшого роста полноватый человек, в испачканной архивной пылью, сутане. Его круглое лицо и быстрая походка могли обмануть кого угодно, но не Бальцони, который прекрасно знал, что за простоватой внешностью его подчиненного и давнишнего друга Карло Сальвини скрывается мощный аналитический ум и энциклопедические знания. Он знал практически все европейские языки и имел лишь две слабости: хорошее вино и библиотека. Это Сальвини, подобрав себе в помощники таких же фанатов, на протяжении последних двадцати лет занимался систематизацией поступающих в архив документов, рукописей, книг и редких артефактов.

Подбежав к столу, Сальвини плюхнулся в кресло, стоящее у стены недалеко от стола поставил на пол небольшой ящик, вытер вспотевшее лицо платочком:

— Уф! Пока к тебе поднялся употел.

— Ходи тихо, как полагается солидному человеку, тогда и потеть не будешь. Вина выпьешь?

— Нет! Эту кислятину, которую ты обычно называешь вином, пить нельзя. Лучше скажи Пьетро, чтобы кофе сварил.

— Ну как знаешь. — Бальцони потряс колокольчиком. Вошел немолодой священник в аккуратной сутане.

— Пьетро приготовь нам, пожалуйста, кофе. И скажи, что у нас на сегодня?

— Приема ждут сеньоры Фальконе и Пизаконе. Почту я просмотрел, там нет ничего требующего вашего внимания.

— Хорошо. Приглашай их и сам зайди.

Пьетро отворил двери в приемную и сказал:

— Входите сеньоры. — Пропустив вошедших, закрыл дверь остался стоять, ожидая дальнейших указаний.

Пока приглашенные шли к столу, Бальцони быстро, но внимательно осмотрел вошедших. Когда почти год назад он отправлял их в далекую Сибирь, то перед ним стояли достаточно наглые и самоуверенные люди. Сейчас же самоуверенности у них явно поубавилось. Пережитые в дороге трудности и лишения оставили явные следы на внешности молодцов. Лицо здоровяка Серджио украшал заметный шрам, которого раньше не было, а у Луиджи время от времени дергалась правая щека. Подойдя, Фальконе выложил на стол завернутый в тряпицу предмет, рядом положил рисунок и пакет с восковыми печатями.

— Мессир, мы выполнили ваше поручение.

Бальцони взял в руки завернутый в тряпицу предмет развернул и был глубоко разочарован. Это не «ларец Парацельса». Похож, но не он. Откуда пришло к нему это знание, Бальцони сказать не мог. Он просто почувствовал подмену. Разочарование никак не отразилось на его лице. Отложив подделку в сторону, он указал на пакет:

— Что это?

— Это письмо. Его очень убедительно просил передать Вам один русский подросток.

— Подросток? — Удивился Бальцони и подвинул пакет поближе к, сидящему в кресле, Сальвини. Тот понятливо кивнул и, привстав, взял пакет.