Попала, или Кто кого

Юнина Наталья

— Это вы так про себя, Кирилл Александрович? — интересуюсь я, вдевая наконец-то руки в рукава от рубашки.

— Вообще-то про пациентов, Светлана Васильевна. Давайте я вам помогу застегнуть клепки.

— Да я как-то сама справлялась, вроде руки все же неиз полки растут. А вы там… кончали вроде бы, вот и продолжайте, не отвлекайтесь.

— А я только что кончил, вот прям, когда узрел тебя у зеркала в этом бежевом лифчике. Только не говори, что ты обиделась на мое шуточное сообщение? — притягивая меня к себе за руку, игриво шепчет Кирилл.

— Не

обиделась, но мне не нравятся такие шутки.

— Я бы мог сказать, что прекращу это делать, но мне бы пока не хотелось тебе врать.

— Пока?

— Ну потом будет типа ложь во благо и все такое, — улыбается Волков, делая вид, что застегивает клепки на моей рубашке, на самом же деле кладет одну руку на живот и начинает его слегка поглаживать, вторую руку протягивает за спину и проводит пальцами вверх по позвоночнику, вызывая волну мурашек. Никогда бы не подумала, что буду чувствовать себя с Кириллом так комфортно, тем более после вчерашнего. А еще вот так открыто смотреть ему в глаза и не испытывать дискомфорта. — Да, я, кстати, вот прямо сейчас соврал, Светик, — усмехается мне в губы, обдавая горячим дыханием.

— В смысле?

— Да буду я врать и не только во благо. Все врут и это нормально, — вновь улыбается и вместо того, чтобы поцеловать меня в губы, чего если уж честно я хотела, он резко наклонил голову вниз и прильнул губами к моей ключице.

«Ты ханжа, Света, но тебе это простительно в силу твоего воспитания», кажется, так он когда-то мне говорил. Сейчас же глупо отрицать то, что мне это нравится. И я не то, что не отрицаю, я и не протестую, хотя следовало бы, учитывая, где мы находимся. И даже то, что он начал скользить губами вниз, а потом оттянул одну чашечку бюстгальтера, высвобождая грудь, меня совершенно не напрягло. Как и то, что через пару мгновений он сжал ее и прильнул губами к соску. Вместо того, чтобы оттолкнуть его, я стою не двигаясь и сильнее сжимаю его плечо, борясь с желаниемподдаться ему и продолжить. Ноэто же не квартира, а сестринская. Сестринская, мамочки, сюда же может войти любой человек. Отрезвила! Очень резко меня отрезвила эта мысль, да так, что я моментально стала отцеплять от себя Волкова. Сумасшествие какое-то. Где вообще моя голова?!

— Кирилл, хватит. Мы не дома, — несильно отталкиваю его, быстро поправляя лифчик.

— Прости, я дурак. Просто выражаясь твоим языком, я очень хочу «кушать», аппетит разыгрался не на шутку.

— Я тоже не прочь покушать. Вот давай лучше этим и займемся, через пару часов, — быстро застегивая клепки, уверенно произношу я.

— О, Боги, Света, когда я произносил твое любимое слово «кушать», я имел в виду, что я тебя хочу, а не еду. Сожрать тебя хочу в смысле, так понятнее, дитя из Джунглей?

— В принципе да, но я не съедобная.

— Это как сказать, как сказать, — вновь усмехается Кирилл, взъерошивая волосы одной рукой. — Все, все, я сажусь на диету на пару дней, а с десятого по одиннадцатое отожрусь на славу. Ты сейчас ни хрена не поняла, да?

— Я поняла, что ты не про шкварки и картофель.

А почему уж тогда не с девятого мая? Это вообще-то первый выходной.

— О как, ну с девятого, так с девятого. Ну ее на хрен это диету, да, Светик? — прижимая меня к себе за плечо, шепчетна ухо.

— Ну жареная картошечка однозначно вкуснее, чем брокколи, стручковая фасоль и прочие полезные продукты, которые мне пичкали с детства. Так что да, глупо не признать, что диета не самое лучшее в жизни человека.

— Охренеть, ты все о еде, а я вообще-то про секс.

— А я о том и другом. Если призадуматься я жила и без того, и без другого. Ведь моя еда тоже была пресная в большинстве своем, то есть я редко испытывала от нее наслаждение. Бывали, конечно, дни и праздники, когда были вкусняшки, но не так, чтобы часто.

— Ты ж моя хорошая, бедная, недокормленная, недотра…недолюбленная Светка. Все, выдохни: откормлю, отлюблю и затрахаю как следует.

— Вот обязательно это было говорить в конце?!

— Так значит надо все-таки врать?

— Зачем все передергивать? Это пошло. И вообще отпусти, любой может зайти и увидеть, говорила же уже, — одергиваю руку и выбираюсь из-под захвата Волкова. Отворачиваюсь от него и вновь подхожу к зеркалу, чтобы пригладить волосы.

— Ладно, не буянь, Светка. Пока не забыл, держи, — протягивает мне две заколки, некогда стыренные им.

— Спасибо. Ты что, носил их все это время в кармане?

— Нет, конечно, я видел, что ты вошла в сестринскую, думаю самое время их тебе вернуть.

— А что так?

— Ну а чего ты с распущенными волосами ходишь? Нечего развращать больных. Так что собирай шевелюру.

— Я убираю очередные следына шее, а не развращаю больных, так что буду ходить с распущенными.

— Ой, не преувеличивай, там почти ничего не видно, к тому же, мне нравится, — убирает одной рукой мои волосы и легонько проводит пальцем по свежим следам.

— А если я тебе сделаю такие же в видимых местах?

— Да пожалуйста.

— Шутишь?

— Нет.

— У меня есть волосы, более того, я могу купить крем и скрыть это. А ты что сделаешь?

— Ничего, — небрежно бросает Волков.

— То есть так и оставишь?

— Я точно не буду надевать парик и замазывать их кремом.

— Я тебе не верю. Взрослый человек, тем более занимающий такую должность как у тебя, не позволит себе такую…даже не знаю, как это назвать.

— Да как хочешь так и называй.

— То есть ты не прекратишь ставить мне засосы?

— Оно само, Светлана Васильевна, я это не контролирую, — разводит руками, не скрывая улыбки.

— Я однозначно сделаю тебе тоже самое.

— Буду ждать.

— А можно узнать почему ты такой…

— Какой?

— Радостный.

— У меня ПМС закончился. Все, Светлана Васильевна, жду вас у себя в кабинете, будем говорить на очень важную тему.

— Какую?

— О бабке твоей, о чем же еще. Все, как разгребешь свои дела, приходи ко мне.