Поперчить посахаренное
Шрифт:
– А что мне хотеть? Чтоб меня ты поимел? – покачиваясь, остановилась Джинни, поддерживаемая Бобби. Он осматривал её, фактически пьяную, дерзкую и мнящую себя взрослой в таком состоянии, и эта напускная порочность поверх ещё не выпотрошенной подростковости казалось ему дико сексуальной. Особенно возбуждающим было осознание, что она полностью в его власти, что он её защитник на данный момент, а она, такая буйная и мелкая, может сколько угодно выделываться, и всё равно всё будет так, как решит он. Джинни выдала некое «пшшш», злясь и шатаясь. – Я и так этого хочу… - поглядела она в сторону, на перспективу дороги. – Но я тебе не дам! – развернувшись на Бобби, проорала она ему в лицо. Прохожие посмотрели на неё так, словно случайно забрели на улицу красных фонарей.
–
– Куда? Я с тобой никуда не поеду! – Джинни хотела развернуться и зарядить куда-нибудь Чживону, но он держал её за плечи, и ей никак не удавалось даже завести руку назад. Тем более что в одной у неё всё ещё была бутылка. – Я не хочу никуда! Домой мне нельзя… я в таком виде туда не поеду! Дай мне вернуться в бар!
– Мы поедем ко мне, - насилу усадил он её на сиденье, садясь одновременно позади, чтобы она не подскочила и не убежала. Жаль, что на байках не бывает ремней, пристёгивающих пассажиров!
– Трахаться? – Джинни обернулась через плечо и уперлась лицом в лицо Чживона. Перехватив бутылку из руки в руку, чтобы освободить ту, которую было удобнее поднимать, она возвела её под нос Бобби, явив выставленный средний палец. – Вот тебе! – Посмотрев внимательно на матерный для Америки жест, парень, ничего не говоря, наклонил лицо и, взяв палец губами, втянул его в рот, не больно укусив. Джинни айкнула и попыталась его забрать обратно, но зубы Бобби удержали его. Девушка подергалась и, притихая, замерла с оккупированным пальцем. Нетрезво глядя на гонщика, она загорелась изнутри. Пошлость этого момента превзошла всё пошлое, что когда-либо с ней случалось. Это было даже более развратным, чем когда Юнги входил в неё членом. Бобби разомкнул зубы.
– В следующий раз я могу и откусить.
– Зубы не сломай.
– Мне нравится, что тебя приходится разгрызать, а не проглатывать, как суп.
– Господи! Будда! – подражая брату, добавила Джинни. – В самом деле, может, тебе дать, чтоб ты отстал?
– Ты пять минут назад при трёх десятках свидетелей проорала, что не дашь мне.
– Я пьяна! Мне можно! – открутив крышку бутылки, она присосалась к горлышку. Бобби повернул ключи и, придерживая крепко Джинни, нажал на газ. Мотоцикл рванул, подобно скакуну и девушка, слегка облившись, вынуждена была прекратить пить, хотя после всего употребленного прежнего страха не было, и скорость не пугала, и ветер не мерещился неприятным. И Бобби позади, за спиной, казался напророченным, каким-то непреодолимым, обязательным, неминуемым, который должен быть с ней хоть раз. Один позорный, ужасный, отвратительный в своей безумной страстности раз, когда ей снесёт крышу и она, забыв обо всём, превратится в то низменное создание, которое презирала в себе весь вечер.
Байк притормозил у знакомого подъезда, куда однажды Чживон привозил её не так давно. Перекинув длинную ногу в черных джинсах, чтобы слезть с мотоцикла, парень помог Джинни сползти следом за ним. Он не знал, о чем она там думала, пока ехала, но по её лицу уже текли слёзы и она, дошедшая до кондиции, пихала его, почем зря, приговаривая:
– Я не буду с тобой спать! Не буду! Не буду, сукин сын! Ты тварь, Бобби! Ты меня бесишь!
Он заволок её почти на себе на последний этаж, где дверь была открыта, а за кухонным столом, преданно ожидая, сидела Дохи, хотя прошло минут сорок. Увидев подругу, она ринулась навстречу. Джинни расплывчато опознала приблизившуюся.
– Ага! Я так и знала! Продала меня, да? Ты тоже с ним в заговоре, да? Всё подстроили против меня, сволочи…
– Может, её домой надо было? – посмотрела на Бобби Дохи.
–
– Моя мама всё расскажет её родителям, она не в состоянии удержать секрет дольше, чем время, которое занимает преодоление расстояния до телефонного аппарата.
– Тогда придётся оставить её тут… - произнес Чживон и, неискренне смущенно расплывшись, добавил: - То есть, не придётся, а я в любом случае хочу, чтобы она осталась здесь.
– Козлы, все мужчины – кроме моего брата - козлы! И кроме папы, – бормотала Джинни, достав из кармана мобильный и разговаривая с ним. В другой руке всё ещё была бутылка соджу. – Почему тебя нет, когда ты нужен? Даже позвонить тебе невозможно! И тебя я тоже ненавижу, Юнги! – телефон полетел на матрас-кровать Бобби. Перевесившись от рывка рукой, швырнувшей вперед телефон, Джинни запахала за ним и, упав на коленки, приземлилась на мягкую постель. – Блин, завтра ж в универ… - как у многих пьяных, соскочили её мысли при перемещении. Бобби с Дохи посмотрели на эту сцену.
– А где её трахатель яхонтовый? – спросил он у подруги.
– Не знаю, вроде по работе в отъезде. На следующей неделе должен был вернуться, - пожала плечами Дохи.
– Мне плохо… - мученически простонала Джинни.
– О нет! – бросилась к ней вторая девушка. Приподнимая её, она подставила своё плечо для опоры. – Пошли-ка в туалет, подруга, нечего тут уделывать гостеприимный дом.
– Дохи… мне нехорошо… - капая слезами с подбородка на руки, оперлась на неё Джинни и они удалились в ванную комнату. Бобби присел на кухне, смотря на растрепанную постель перед ним. Если Дохи уедет, а Джинни будет невменяемой… да она уже и сильно-то сопротивляться не будет. Она хочет его, он хочет её. Может, и самому выпить? Чживон посмотрел на полупустую бутылку, поставленную привезенной юной алкоголичкой на пол. Меньше ноль пять литра соджу его не возьмёт. Лучше не надо. Да и вредно ему пить, он и так-то иногда собой не владеет. Не прислушиваясь к звукам, слабо доносящимся из туалета, Бобби было всё равно, в каком виде он может застать девушку, которую он хочет. Пока он не получил своего – желание не пропадёт. Представив, как её придётся уложить сюда, на его ложе, что он ляжет рядом на всех правах и, кто знает, к чему это всё приведёт, Чживон ощутил ударившее во всю мощь возбуждение. Кровь ухнула и вверх, и вниз. Нет, он не должен пользоваться таким моментом. Джинни должна отчетливо понимать, что совершает, да и её чахлика нет в Сеуле, оказывается. Может, лишь поэтому она не может его бросить? Бобби задергал ногой нервно. Начинается. Сейчас опять полезет в дурь.
Поднявшись, он дошёл до аптечки, прятавшейся за полкой с чаем и кофе. Достав пачку таблеток, он вытащил пластинку и выдавил себе две таблетки на ладонь. Дверь ванной открылась и оттуда вышла Дохи.
– Каким полотенцем можно вытереть ей лицо? – она посмотрела на Бобби, замершего с двумя таблетками на ладони. – У тебя что-то болит?
– Это не от боли, - недовольно закинул лекарство в рот парень и налил стакан воды.
– Ты наркоман? – ахнула Дохи, глядя, как он запивает какие-то «колёса». Чживон едва не засмеялся, проглотив всё.
– Ты приписала мне всё ужасное, что могла? – Бобби вытер мокрые губы. – У меня было сотрясение давным-давно. Так вышло, что поврежден отдел, отвечающий за тормоза, - он хмыкнул. – Ну, это все уже могли заметить, я думаю. Я порой не умею останавливаться сам.
– Ты становишься агрессивным и хочешь убивать? – на всякий случай спросила Дохи.
– Хомячок, - устало выдохнул он. – Я не псих. Это повреждение нервной системы. Я не люблю говорить об этом, потому что большинство, как ты сейчас, путают нервы и психику.