Попо и Фифина

Бонтан Арна

И суббота послушалась и стала приближаться всё быстрей и быстрей. Вот она и наступила…

Попо напялил свою коротышку-рубаху и почувствовал себя настоящим франтом. Фифина облачилась в самое чистое своё платье, а малютка Пенсья была вымыта до блеска. И снова маленький отряд пустился в путь. Но это путешествие не напоминало их прежнее, когда они направлялись в город. На этот раз с ними не было осликов — их оставили во дворе нового жилища, потому что наши путники не взяли с собой никакого багажа. И потом, во главе каравана не шагал папа Жан. Он, как обычно, вышел в море на лодке, потому что

не мог ведь он пропустить хотя бы один день работы. А работой его была рыбная ловля.

На окраине города путешественники остановились возле бойни. Это была обыкновенная бетонированная площадка под железной крышей. Здесь каждый день убивали множество овец и коров, чтобы в городе было мясо.

Казалось бы, что в таком маленьком городишке, как Кейп-Гаити, не нужно ежедневно заниматься убоем скота. Но беда в том, что на острове Гаити лёд — страшная редкость, его почти невозможно достать. Здесь нет ящиков со льдом или огромных холодильных камер, а климат тут необычайно жаркий. Вот и приходится ежедневно возобновлять запасы мяса. Поэтому на бойне всегда оживлённо, площадка никогда не пустует, люди всё время заняты: убивают животных.

Мама Анна была вынуждена остановиться на минуту возле бойни, чтобы удовлетворить любопытство ребят. Ведь они никогда не видели, что это такое. Но вскоре все отвернулись от жестокого зрелища — невыносимо было глядеть на десятки связанных друг с другом жалобно блеющих овец и на людей, затачивающих длинные острые ножи.

А дальше у дороги стояла единственная в городе небольшая фабрика: здесь консервировали ананасы для отправки их в Соединённые Штаты Америки. Среди рабочих Попо увидел и чёрных и белых. Все они двигались очень быстро, и Попо подумал, что он не смог бы, наверно, таскать тяжести и бегать с такой скоростью.

— А где мы сегодня будем спать? — спросила Фифина у мамы Анны.

— Наверно, у тётушки Марии, — ответила та. — У бабушки Терсилии и так слишком тесно. А у тётушки Марии на полу найдётся место для матрацев. Для одного, а может быть, даже и для двух.

— Я бы хотел у бабушки, — сказал Попо. — Мне там больше нравится.

— А мне нет, — сказала Фифина. — У неё поросёнок всё время бегает по хижине. Из-за него никогда не заснёшь. Особенно на полу.

— Поросёнок ведь тоже когда-нибудь засыпает, — разумно ответил Попо. — Вот в это время и мы можем поспать. Разве нет?

Их спор разрешила мама Анна: она сказала, что на этот раз все они заночуют у тётушки Марии — и кончено…

Большую часть пути они шли молча. Шли по длинной-предлинной извилистой дороге, затенённой листьями банановых и манговых деревьев, с высоченными пальмами и огромными колючими кактусами по обочинам.

А к вечеру, усталые и насквозь пропитанные белой дорожной пылью, они подошли к знакомой развилке и свернули на тропу, вьющуюся между кофейных зарослей и ведущую вверх по холму в их родную деревню.

Сперва они навестили, конечно, бабушку Терсилию. Уже издалека Попо увидел и сразу узнал такую знакомую каждым своим выступом тростниковую хижину. Увидел огромное манговое дерево, всё увешанное спелыми зеленовато-оранжевыми плодами, упруго гнущееся под их тяжестью. Красивая это была картина! И хотя Попо видел её не в первый раз — всё равно

он подумал, что дома всё-таки очень хорошо. И ему захотелось ещё скорей подняться по склону и очутиться перед хижиной. Во рту он давно уже чувствовал изумительный вкус манго: ведь плоды с дерева его бабушки были, пожалуй, самыми сладкими на всём острове Гаити… И вот уже и он и Фифина несутся во всю прыть по тропинке.

Бабушка Терсилия, старая, морщинистая, иссохшая, как осенний лист, встретила их в дверях с неизменной своей трубкой во рту.

— А, ми шер ти монд! — воскликнула она.

Это было её любимое изречение на креоло-французском диалекте, и означало оно: «А, дорогие мои малютки!»

И сразу же отовсюду появились люди: из-за угла хижины, из-под банановых деревьев, из кустарника — и всё это были дети или внуки бабушки Терсилии, которые жили с ней в одном доме и выбежали теперь приветствовать городских гостей.

Мама Анна и бабушка Терсилия с места в карьер начали разговаривать — и так быстро и возбуждённо, что Попо ничего почти не мог разобрать. Потом все стали обниматься и подолгу висли друг у друга на шее, как будто не виделись по крайней мере лет десять.

А немного позже вся семья сидела уже на земле возле своей тростниковой хижины. Правда, не совсем вся, потому что Попо и ещё двое или трое мальчишек тут же вскарабкались на манговое дерево и принялись трясти его ветви. И на землю посыпался град спелых плодов. Дети собрали их, но есть не стали, а отнесли старшим. После чего все уже приступили к еде.

Плод манго очень сочный и липкий, с твёрдой косточкой внутри и довольно жёсткой кожурой, которую надо счищать и отбрасывать, по мере того как вы вгрызаетесь в мякоть. А мякоть у него ярко-жёлтая и такая вкусная, что только она попадёт в рот, как сразу начисто забываются все мелкие неприятности и все трудности, которые вы перенесли, пока доставали и чистили этот плод.

Все с удовольствием уплетали плоды манго, а шкурки и косточки бросали ненасытным поросятам, которые с хрюканьем крутились здесь же, отталкивали друг друга и ничем не проявляли своей благодарности, а только требовали ещё и ещё. Тут же бродили и боевые петухи, они долбили клювом косточки и жадно проглатывали кусочки кожуры.

Мало-помалу все наелись, и теперь Фифина вспомнила о своих обязанностях. Она отправилась к ручью, который протекал совсем недалеко от дома, взяла пустую тыквенную бутыль, что лежала прямо на берегу, для удобства, зачерпнула в неё чистой воды и принесла к хижине, чтобы старшие могли отмыть свои липкие пальцы.

За Фифиной увязался и Попо. Он спустился по тропинке и увидал огромных бабочек с такими яркими крыльями, что на них даже смотреть было больно без привычки. Но Попо давно привык к таким пёстрым краскам, они его нисколько не удивляли, ему было просто приятно и радостно увидеть всё это снова, хотя больше всего его клонило сейчас ко сну. Да и не мудрено после такого длинного и утомительного пути — с самого рассвета и почти до вечера.