Поправки
Шрифт:
После фильма они смотрели телевизор, потом сидели в тишине, страшно долго, не то пять минут, не то целую вечность, но Робин так и не брала теплую, о пяти пальцах, наживку. Сейчас бы пригодилась напористая мужская сексуальность. Теперь те полторы недели, которые Дениз пришлось терпеть, прежде чем Брайан ее сграбастал, казались мгновением ока.
В четыре утра, умирая от усталости и возбуждения, Дениз собралась уходить. Робин надела ботинки и лиловую нейлоновую куртку, проводила ее до машины. И тут-то, наконец, обеими руками сжала руку Дениз, погладила ее ладонь сухими, взрослыми пальцами. Как, мол, она рада, что Дениз стала ее другом.
«Придерживайся этого курса, – велела себе Дениз. – Веди себя
– И я рада, – откликнулась она.
Робин издала свое «хи-хи-хи» – чистейшее, концентрированное выражение скованности. Посмотрела на ладонь Дениз – она все еще нервозно мяла ее обеими руками – и сказала:
– Забавно будет, если это я обману Брайана?
– Боже! – невольно вырвалось у Дениз.
– Не беспокойся! – Робин зажала указательный палец Дениз в кулаке и сильно, судорожно его сдавила. – Я просто шучу.
Дениз уставилась на нее. Ты хоть слышишь, что говоришь? Понимаешь, что ты делаешь с моим пальцем?!
Робин прижала руку Дениз ко рту, прикусила ее, втянув губы, смягчая прикосновение зубов, слегка погрызла и выпустила. Отступила на шаг, переминаясь с ноги на ногу:
– До скорого!
На следующий день Брайан вернулся из Мичигана. Идиллия кончилась.
Дениз вылетела в Сент-Джуд на короткие пасхальные каникулы. Инид, словно игрушечное пианино с единственной уцелевшей клавишей, каждый день заводила разговор о своей старой подруге Норме Грин, которая, увы, была влюблена в женатого мужчину. Чтобы переменить тему, Дениз сказала, что Альфред кажется ей гораздо оживленнее и разумнее, чем мать изображает его в письмах и в воскресных телефонных разговорах.
– Он подтянулся, пока ты в городе, – парировала Инид. – Стоит нам остаться вдвоем, и он делается совершенно невозможным.
– Может быть, когда вы тут одни, ты слишком пристаешь к нему…
– Дениз, если б ты жила с человеком, который целыми днями спит в кресле…
– Чем больше ты делаешь ему замечаний, тем больше он сопротивляется.
– Ты ничего не видишь, заехала в гости на несколько дней. Я-то знаю, о чем говорю. И что мне делать?!
«Живи я с человеком, все время истерично меня критикующим, я бы тоже целый день спала в кресле», – думала Дениз.
В Филадельфии ее ждала кухня «Генератора». Жизнь вновь обрела «близкий к норме» уровень безумия: Дениз набирала и учила персонал, устраивала финальные соревнования между отобранными кондитерами, решала тысячи проблем доставки, расписания, производства, цен. С точки зрения архитектурного искусства ресторан оказался шедевром, как и опасалась Дениз, зато, впервые за всю свою карьеру, она составила меню по всем правилам – не менее двадцати беспроигрышных блюд. Трехсторонняя конференция Париж – Болонья – Вена, лучшие представители континентальной кухни, созванные Дениз под ее фирменным девизом; вкус важнее внешности. Вновь увидев Брайна во плоти, не того, которого привыкла видеть глазами Робин, Дениз припомнила, как он ей нравился. Ее мечты о завоевании рассеялись, правда не до конца. Разжигая гарландовскую печь, муштруя персонал, востря ножи, Дениз повторяла про себя; дьявол найдет работу для праздных рук. Если она будет трудиться, как велит Бог, у нее не останется досуга гоняться за чужой женой.
Она отказывала себе во всем, работала с шести утра до полуночи. И чем дольше находилась вдали от плотских чар Робин, от чар, источаемых жаром ее тела и ее голодом, тем легче было признать, что в нервозности Робин, скверной прическе и безобразной одежде, в ржавом скрежете голоса и неестественном смехе, в полном и безнадежном отсутствии стиля нет ничего привлекательного. Благожелательное равнодушие Брайана, словно отмахивающегося – «Конечно-конечно, Робин просто замечательная!» – теперь становилось понятнее. Да, Робин замечательная, но тому, кто
Однако непоправимый вред был уже причинен. Пропаганда супружеской неверности сделала свое дело. С настойчивостью, еще более невыносимой оттого, что она сопровождалась смущенными извинениями, Робин ни на минуту не оставляла Дениз в покое. Являлась в «Генератор». Приглашала Дениз на ланч. Звонила в полночь и болтала о тех не слишком занимательных предметах, к которым Дениз (как долго она притворялась!) якобы питала огромный интерес. По воскресеньям Робин заставала Дениз дома врасплох и усаживалась пить чай за стол для пинг-понга, поминутно краснея и издавая свой смешок.
И какая-то часть Дениз думала над остывающим чаем: «Черт, теперь она влюбилась в меня». Эта часть души словно реальную угрозу обдумывала изнурительные требования Робин: ей каждый день нужен секс! Эта же часть души возмущалась: «Боже, а как она ест!» И наконец: «Я же не "лесбиянка"!»
Но другую часть души затопило желание. Никогда прежде Дениз не сознавала с такой очевидностью, что секс – болезнь, совокупность тяжких телесных симптомов, никогда не болела этой болезнью, пока Робин не заразила.
В разговоре повисла пауза, и рядом с углом стола для пинг-понга Робин нащупала изящно обутую стопу Дениз, зажала ее своими бесформенными, белыми в лилово-оранжевую полоску, кедами. Подалась вперед и схватила Дениз за руку. Покраснела так, что Дениз всерьез испугалась за ее здоровье.
– Так вот, – сказала Робин, – я подумала…
«Генератор» открылся 23 мая, ровно через год после того, как Брайан начал платить Дениз непомерное жалованье. В последний момент церемонию открытия перенесли на неделю; Брайан уехал с Джерри Шварцем на Каннский фестиваль. Пока хозяин отсутствовал, Дениз каждую ночь воздавала должное его великодушию и щедрости, являясь на Панама-стрит и ложась в постель с его женой. Ей казалось, что мозгов у нее осталось меньше, чем в сомнительной телячьей голове у мясника, торгующего «со скидкой» на Девятой улице, но выматывалась она не так сильно, как опасалась заранее. Достаточно было поцелуя, прикосновения к колену, и тело оживало. Сколько раз в браке с Эмилем она отказывалась от полового акта, а теперь одна мысль о нем вдыхала в нее жизнь, ускоряла обороты. Она прислонялась лицом к спине возлюбленной, находила местечко для своей щеки между ее лопаток, обеими руками обхватывала груди Робин – округлые, плоские, удивительно легкие, играла с ними, точно котенок с двумя пуховками для пудры. Засыпала на часок-другой, потом выбиралась из постели, отпирала дверь спальни (Робин принимала меры на случай внезапных визитов Эрин или Шинед) и, дрожа всем телом, плелась домой сквозь сырой филадельфийский рассвет.
Брайан разместил в местных еженедельниках и ежемесячниках заманчивую и загадочную рекламу «Генератора», пустил слух по своей сети, но 26 ланчей и 45 ужинов в первый день отнюдь не соответствовали возможностям кухни: застекленный обеденный зал, подвешенный в голубом свечении, подобном излучению Черенкова, [85] вмещал 140 человек; Дениз готова была обслуживать 300 клиентов за вечер. Брайан пришел пообедать в субботу вместе с Робин и девочками, ненадолго заглянул на кухню. Дениз умело притворялась подругой девочек, а Робин (ей так шла красная помада и маленькое черное платье) умело притворялась женой Брайана.
Специфическое свечение прозрачных жидкостей при облучении быстрыми заряженными частицами. Открыто русским физиком П. А. Черенковым в 1934 году.