Поправки
Шрифт:
– Все воруют у «Номатикс», – заметил Брайан.
– Они страдали на кресте безвестности, чтобы остальные могли наслаждаться бессмертной славой, – изрек Шварц.
– Какая у них лучшая запись?
– Дайте мне ваш адрес, я вам пришлю диск, – предложил Брайан.
– Все прекрасные, вплоть до «Торазинового восхода», – сказал Шварц. – Тогда Том Пакетт ушел от них, но ребята так и не поняли, что им хана, пока не записали еще два альбома. Пришлось кому-то сообщить им эту новость.
– Полагаю, в стране, где в школах преподают креационизм, простительно не верить, что бейсбол произошел от крикета, –
Дениз припомнила, что Стэнли Туччи поставил ее любимый фильм о ресторане и сыграл в нем главную роль. Она с удовольствием принялась обсуждать с ним бизнес, и красотка Сорвино уже не так действовала ей на нервы. Дениз начала получать удовольствие если не от избранной компании, то хотя бы от того, что не дала себя запугать.
Домой из «Такконелли» ее отвез Брайан на своем «вольво». Она чувствовала себя привлекательной, свежей, живой, на многое имеющей право. Брайан злился.
– Робин должна была провести вечер с нами, – пояснил он. – Можешь считать, я выдвинул ультиматум, но, так или иначе, она согласилась пойти на ужин. Проявить крошечный, самый элементарный интерес к моим делам, моей жизни. Пусть бы вырядилась как студентка, чтобы поставить меня в неловкое положение и настоять на своем, – на это я заранее был согласен. Взамен я посулил в следующую субботу приехать в «Огород». Договорились. А с утра она заявляет: вместо ужина она примет участие в марше протеста против смертной казни. Я отнюдь не сторонник смертной казни, но Келли Уизерс, по мне, меньше прочих заслуживает снисхождения. И в конце концов, сказано – сделано. Одной свечкой меньше на мессе, не велика разница. Я сказал: ради меня могла бы пропустить один марш протеста. Предложил ей выписать чек для Ассоциации противников смертной казни, на любую сумму. Нет, это не подходит.
– Нет, чек не подходит, – согласилась Дениз.
– Мне дали это понять. Но при этом мы обменялись репликами, которые нелегко будет взять обратно. Лично я свои слова и не собираюсь брать обратно.
– Как знать, – заметила Дениз.
Вечером в понедельник, около одиннадцати часов, Вашингтон-авеню между рекой и Брод-стрит пустеет. Похоже, Брайана впервые в жизни постигло разочарование. Он никак не мог остановиться.
– Помнишь, как ты сказала: если б я не был женат, а ты не была моей служащей?..
– Помню.
– Это остается в силе?
– Заходи, выпьем, – предложила Дениз.
Вот почему наутро, в девять тридцать, когда в дверь позвонили, Брайан спал в ее постели.
Алкоголь, довершивший моральный хаос, в какой превратилась ее жизнь – будто без того было мало! – все еще бродил в крови. Но сквозь опьянение пробивалась ударившая вчера в голову шипучка – она становится знаменитостью! Это было сильнее всех чувств, какие Дениз когда-либо испытывала к Брайану.
Снова звонок. Накинув красновато-коричневый шелковый халат, Дениз подбежала к окну. На крыльце стояла Робин Пассафаро. «Вольво» Брайана был припаркован на другой стороне улицы.
Не открывать дверь? Но Робин не пришла бы сюда, если б не заглянула по пути в «Генератор».
– Это Робин, – предупредила она. – Замри!
В утреннем свете на лице Брайана сохранялось вчерашнее обиженное выражение.
– Плевать, пусть узнает, что я
– Мне лично не плевать.
– Все равно моя машина стоит на улице.
– Это я знаю.
Как ни странно, она тоже сердилась на Робин. Все лето, каждый день предавая Брайана, она не испытывала такого презрения к его жене, как сейчас, спускаясь по ступенькам. Упрямая Робин, упертая Робин, Робин хохочущая и царапающаяся, безвкусная, тупая корова Робин!
Но когда Дениз открыла дверь, тело сразу подсказало ей, чего она хочет: выгнать Брайана на улицу и затащить Робин в постель.
Утро теплое, но у Робин стучат зубы.
– Можно войти?
– Я ухожу на работу, – сказала Дениз.
– На минутку, – взмолилась Робин.
Быть не может, чтобы она не заметила на той стороне улицы фисташковый универсал! Однако Дениз впустила ее в прихожую и затворила дверь.
– Мой брак рухнул, – сказала Робин. – Он даже не пришел ночевать!
– Сочувствую!
– Я молилась о своем браке, но я все время думаю о тебе, и это меня отвлекает. Стою на коленях в церкви, а думаю о твоем теле.
Дениз охватил ужас. Нет, она не чувствовала себя виноватой, этот брак был обречен, его время вышло, в худшем случае она послужила катализатором, но зачем, зачем она причинила боль этой женщине, зачем вступила в состязание! Взяв Робин за обе руки, Дениз сказала:
– Я бы хотела посидеть с тобой, поговорить. Очень жаль, что все так вышло. Но сейчас мне пора на работу.
В гостиной зазвонил телефон. Прикусив губу, Робин кивнула:
– Ладно.
– Встретимся в два? – предложила Дениз.
– Ладно.
– Я позвоню тебе с работы.
Робин снова кивнула. Дениз распахнула дверь, быстро захлопнула ее за спиной у Робин и выдохнула так, словно уже с минуту задерживала дыхание.
– Дениз, это Гари. Не знаю, где ты, позвони, как только услышишь сообщение, произошел несчастный случай, папа упал с корабля, с высоты примерно в восемь этажей, только что звонила мама…
Она подбежала к телефону, схватила трубку.
– Гари!
– Я искал тебя на работе.
– Он жив?
– Как ни странно, жив, – ответил Гари.
В пору несчастья Гари преображался. Все качества, которые безумно раздражали Дениз в обыденной жизни, теперь были кстати. Она хотела, чтобы брат, как всегда, знал все. Ей нравилось, как он бравирует своим хладнокровием.
– Его с милю тащило за кораблем в сорокапятиградусной воде, прежде чем судно остановилось, – повествовал Гари. – Их с мамой отправили на вертолете в Нью-Брансуик. Но спину он не сломал и сердце не остановилось. Он может говорить. Крепкий старикан! Вполне возможно, еще оправится.
– А как мама?
– Расстроилась, что корабль пришлось задержать, пока не прилетел вертолет. Причинили неудобство всем пассажирам.
Дениз облегченно рассмеялась:
– Бедная мамочка! Так мечтала об этом круизе!
– Боюсь, больше им с папой в круизы не плавать.
Снова раздался звонок, и сразу же в дверь замолотили кулаками и ногами.
– Гари, минуточку!
– Что стряслось?
– Я сейчас перезвоню.
Дверной звонок звонил долго, истошно, даже звук поменялся, словно звонок охрип. Дениз распахнула дверь и увидела трясущиеся губы, сверкающие ненавистью глаза.