Поправки
Шрифт:
На Сильвию музыканты особого впечатления не произвели, но Инид пришла в восторг. Они играли наизусть знакомые классические мелодии – «Шведскую рапсодию», отрывки из «Финляндии» [57] и «Пера Гюнта». Посреди «Пера Гюнта» вторая скрипка позеленела и на минутку выбежала из зала (штормило, но Инид редко укачивало, а Сильвия наклеила лечебный пластырь), однако тотчас же вернулась на место и продолжила свою партию, словно ничего не случилось. Двадцать слушателей дружно воскликнули: «Браво!»
«Финляндия» –
После концерта Инид потратила 7,7% выигрыша, приобретя у элегантной стойки на выходе кассету с записями этого квартета, и отведала бесплатную рюмочку «Спёгга», шведского ликера, на рекламу которого недавно было затрачено 15 миллионов долларов. «Спёгг» отдавал водкой, сахаром, хреном – собственно, из них он и состоял. Соседи по стойке морщились удивленно и неодобрительно, однако у Инид и Сильвии «Спёгг» вызвал приступ безудержного смеха.
– Специальное угощение! – объявила Сильвия. – «Спёгг» бесплатно! Попробуйте «Спёгг»!
– Уф! – с трудом выдохнула Инид, у нее перехватило горло. – «Спёгг»!
Потом они направились на променад «Ибсен» на десятичасовое мороженое. В лифте Инид показалось, что судно не только ритмично подымается и опускается, но и крутит носом, словно человек, которому поднесли к лицу что-то гадкое. Выходя из лифта, она чуть не упала, споткнувшись о мужчину, который полз на четвереньках, будто затеял какую-то игру. На спине его футболки красовалась надпись: «Они промазали!»
Разносчица в белой шляпке подала Инид крем-соду с мороженым, после чего женщины начали разговор на семейные темы. Диалог состоял преимущественно из вопросов. Едва почуяв, что собеседник уклоняется от рассказа о своих близких, Инид имела обыкновение безжалостно выжимать информацию. Сама бы она умерла, но не призналась, что дети принесли ей разочарование, однако разочарования других родителей – скандальные разводы, наркомания, банкротство детей – доставляли ей утешение.
С виду Сильвии Рот было нечего стыдиться. Сыновья в Калифорнии, один – врач, второй – компьютерщик, оба женаты. Но почему-то в разговоре она избегала этой темы, проскакивала ее опрометью, словно раскаленные пески.
– Ваша дочь училась в Суортморе, – сказала Сильвия.
– Некоторое время, – кивнула Инид. – Значит, пятеро внуков? Бог ты мой! Сколько же младшему?
– В прошлом месяце два годика исполнилось, а у вас? – парировала Сильвия. – Внуки есть?
– У нашего старшего, Гари, три сына. Интересно: значит, пять лет разницы между самым младшим и тем, что перед ним?
– Почти шесть вообще-то. А тот сын, который в Нью-Йорке? Про него мне тоже любопытно узнать. Вы виделись с ним сегодня?
– Да, он приготовил замечательный ланч, но нам так и не удалось побывать в его кабинете в «Уолл-стрит джорнал», где он теперь работает, погода подвела. А вы часто ездите в Калифорнию внуков повидать?
Тут Сильвия начисто утратила желание играть в эту игру, замерла, уставившись в пустой стакан из-под содовой.
– Сделайте мне одолжение, Инид, – попросила она, – пойдемте наверх, выпьем по рюмочке на сон грядущий.
День Инид начался в пять утра в Сент-Джуде, но она не из тех, кто отказывается от заманчивого приглашения. Наверху в баре «Лагерквист» их с Сильвией обслуживал гном в кожаной безрукавке и рогатом шлеме, он уговорил их отведать морошковый аквавит.
– Я хочу кое-что вам рассказать, – начала Сильвия. – Я должна рассказать кому-нибудь на корабле, но только вы об этом ни гугу. Вы умеете хранить секреты?
– В этом я мастак.
– Ладно, – кивнула Сильвия. – Через три дня в Пенсильвании состоится казнь.
Инид стало не по себе.
– Этот человек, которого казнят, – продолжила Сильвия Рот, – убил нашу дочь.
– Нет!
Ясная синева глаз придавала Сильвии сходство со зверьком, красивым трогательным зверьком.
– Мы с Тедом поехали в круиз, потому что у нас проблемы с этой казнью. Проблемы друг с другом.
– Нет-нет! Что вы такое говорите? – Инид вздрогнула. – О, я не могу слушать! Не могу!
Сильвия спокойно приняла ее вспышку.
– Простите, – сказала она. – Не надо было нападать на вас. Будем считать это затмением.
Но Инид уже взяла себя в руки. Нельзя упускать шанс сделаться наперсницей Сильвии.
– Вам нужно выговориться. Я готова слушать. – Она даже руки сложила на коленях, внимательнейшая слушательница. – Рассказывайте. Я слушаю.
– Тогда вам надо знать кое-что еще, – продолжала Сильвия. – Я – художник, пишу оружие. Вы вправду готовы слушать?
– Да, – с энтузиазмом, но не слишком уверенно закивала Инид. Надо же, гном приставляет лесенку, чтобы добраться до бутылок. – Интересно.
Много лет Сильвия занималась гравюрой как дилетант. Дома, в Чаддс-Форде, она оборудовала солнечную студию, купила гладкий литографский камень, немецкий набор из двадцати резцов для гравировки по дереву, вступила в Уилмингтонскую гильдию художников и каждые полгода – меж тем как ее младшая дочь Джордан из девчонки-сорванца превращалась в самостоятельную молодую женщину – участвовала в выставках гильдии, продавая декоративные гравюры долларов по сорок за штуку. А потом Джордан убили, и последние пять лет Сильвия гравировала, рисовала и литографировала только оружие. Год за годом – ружья, пистолеты, револьверы.
– Ужас, ужас! – ахнула Инид, не скрывая неодобрения.
Сломанное ветром тюльпанное дерево под окном студии обрастало ружейными прикладами и стволами. Любой человек норовил принять очертания курка, предохранителя, барабана, рукояти револьвера. Абстрактная картинка оборачивалась следом трассирующего снаряда, пороховым дымом, разлетающимися осколками разрывной пули. Человеческое тело – целый мир, неисчерпаемый в своих возможностях, и так же, как любая его точка уязвима для пули, любая форма окружающего мира находит соответствие в деталях оружия. Пятнистый боб изогнут как пистолет-дерринджер, снежинка и та похожа на браунинг с упором для стрельбы. Нет, Сильвия не сошла с ума, она могла принудить себя вывести круг, нарисовать розу, но интересовало ее только огнестрельное оружие. Пистолеты, пули, пушки, снаряды. Часами она трудилась, воспроизводя в карандаше блики на никелированной отделке. Порой Сильвия рисовала также свои кисти и руки до локтя, придавая им (по наитию, художница в жизни не брала в руки оружие) такое положение, словно они держали «Дезерт Игл» 50-го калибра, девятимиллиметровый «Глок», винтовку М-16 со складным алюминиевым прикладом и прочее диковинное оружие из каталогов, которые хранились в коричневых конвертах в солнечной студии. Сильвия предавалась этой страсти, словно погибшая душа в аду (хотя Чаддс-Форд, с его певчими пташками, слетавшимися со стороны Брендиуайна, с занесенными октябрьским ветром из соседних долин ароматами нагревшегося рогоза и поспевающей хурмы, стойко противился попыткам превратить его в ад). Словно Сизиф, Сильвия каждую ночь уничтожала собственные творения, рвала наброски, превращала их в дым, разведя веселый огонь в гостиной.