Поправки
Шрифт:
– Если не найдете опытного партнера или на редкость умелого управляющего, зря выбросите на ветер кучу денег, – предупредила Дениз.
– Скажите, что нужно сделать, и я сделаю, – посулил Брайан.
– Вы сказали «удвою»?
– Ваш ресторан – лучший в городе.
– Двойное жалованье – это заманчиво.
– Тогда соглашайтесь.
– Что ж, это можно, – протянула Дениз, – но все-таки вы, скорее всего, разоритесь: вы уже переплачиваете шеф-повару.
Дениз не умела отказывать, когда чувствовала, что по-настоящему кому-то нужна. Пока она росла в пригороде Сент-Джуда, ее оберегали от всякого, кто мог бы испытывать подобные желания, однако, закончив школу, девушка устроилась на лето работать в отделе
Мозг «Мидленд-Пасифик», душа железной дороги, сосредоточивался в уцелевшем со времен Депрессии конторском здании из известняка. Округлую крышу, словно вафельку, по краям обрамляли зубчики. Высший уровень сознания размещался в коре головного мозга – в зале заседаний и столовой для ответственных работников на шестнадцатом этаже и в офисах тех, более «теоретических» отделений дороги (отдел эксплуатации, юридический отдел, отдел связей с общественностью), вице-президенты которых занимали кабинеты на пятнадцатом этаже. Внизу, в рудиментарном мозгу динозавра, хранились ведомости, счета, анкеты сотрудников и прочие данные. В промежутке располагались координационные центры, в том числе инженерный отдел, куда входили подотделы мостов, путей, строений и сигнализации.
Рельсы «Мидленд-Пасифик» протянулись на двенадцать тысяч миль, и каждому семафору, каждому проводу вдоль путей, каждой паре красно-желтых огней, каждому спрятанному под балластом индикатору движения, каждому упреждающему сигналу на переезде, каждому агрегату из таймеров и реле в герметичном алюминиевом панцире соответствовали регулярно обновляемые схемы соединений, хранившиеся в шести ящиках с тяжелыми крышками в архиве на двенадцатом этаже штаб-квартиры. Старые схемы были вычерчены от руки карандашом на кальке, новейшие – ручками-рапидографами на заранее заготовленных пленках.
Чертежники, хранившие и обновлявшие эти схемы, работали в тесном контакте с линейными инженерами, которые заботились о здравии и неприкосновенности нервной системы дороги; это были уроженцы Техаса, Канзаса и Миссури, смекалистые, некультурные, гнусавые парни, начинавшие чернорабочими в бригадах по установке сигнализации; сначала они выкашивали сорняки, копали ямы для столбов и натягивали провода, затем, благодаря умелому обращению с электроприборами (а также, как вскоре поняла Дениз, благодаря цвету своей кожи), проходили дополнительную подготовку и продвигались по службе. За плечами у большинства только школа, лишь у немногих – годик-другой в колледже. Летним деньком, когда солнце раскалялось добела и трава становилась почти коричневой, их былые коллеги все еще трудились под открытым небом, рискуя заработать тепловой удар, а чертежники сидели, развалясь, в мягких креслах-вертушках, а кондиционеры охлаждали воздух до такой степени, что все держали под рукой вязаные куртки.
– Некоторые служащие устраивают перерыв на кофе, – предупредил Альфред дочь в первый рабочий день, везя ее навстречу розовому восходу. – Учти, пожалуйста: им платят не за то, чтобы они пили кофе. Надеюсь, ты себе таких поблажек делать не станешь. Дорога оказала нам любезность, предоставив тебе работу, и тебе платят за восьмичасовой рабочий день. Будь добра, помни об этом. Если ты приложишь к труду ту же энергию, какую вкладывала в учебу и игру на трубе, тебя запомнят как прекрасного работника.
Дениз кивнула. Без преувеличения можно сказать: она стремилась во всем быть первой. В школьном оркестре на трубе играли две девочки и двенадцать мальчиков. Дениз стояла впереди, все мальчики – за ней, а дальше всех девочка из глубинки, наполовину чероки, которая вместо верхнего ми выдувала до первой октавы – такого рода дисгармония почему-то необходима
Увы, в отличие от нотных значков схемы сигнализации, которые Дениз пришлось тем летом копировать и подшивать в папки, повергали ее в недоумение. С чертежниками она соревноваться не могла, но пыталась хотя бы держаться на одном уровне с парнишкой, проходившим практику в отделе сигнализации и прошлым, и позапрошлым летом, – с Аланом Джамборетсом, сыном адвоката; правда, и его результаты Дениз никоим образом перекрыть не могла, так что ей оставалось лишь трудиться с такой добросовестностью, с какой никто из коллег равняться не мог.
– Эй, Дениз, слышь, черт возьми! – заводил разговор Ларедо Боб, вечно потный техасец, глядя, как она разрезает и складывает светокопии.
– Что?
– Будешь так усердствовать, сгоришь на работе.
– Вообще-то мне нравится. Главное – войти в ритм.
– Знаешь, кое-что можно и на завтра отложить, – советовал Ларедо Боб.
– Мне это не настолько нравится.
– Ладно, но сейчас у нас перерыв на кофе. Ты меня слышишь?
Чертежники весело окликали друг друга по пути в коридор:
– Кофе пить!
– Закусь прибыла!
– Кофе пить!
Дениз работала, не снижая скорости.
Ларедо, коротышка, обычно исполнявший всю эту рутинную работу, пока в летние каникулы не приходили на помощь студенты, мог бы злиться, глядя, как Дениз на глазах у босса за полчаса управляется с бумажной волокитой, которой лично он предпочитал посвятить все утро, пожевывая при этом сигару «Свишер свит». Однако Ларедо Боб полагал, что судьба человека определяется характером. Трудолюбие Дениз явно свидетельствовало о том, чья она дочка, и вскоре она конечно же сделается начальницей, как ее папаша, а Ларедо Боб так и будет возиться с бумажной рутиной в том неспешном темпе, в каком выполняют подобную работу люди, обреченные выполнять ее пожизненно. Кроме того, Ларедо Боб искренне верил, что все женщины – ангелы, а мужчины – жалкие грешники. Ангел, взятый им в жены, проявлял свою кротость и милосердие главным образом в том, что, не попрекая мужа за курение, кормил и одевал четырех детей на скудные его доходишки, но Ларедо Боб нисколько не удивился, когда вечная женственность обнаружила сверхъестественное прилежание, сортируя по алфавиту тысячи ящичков с микропленками на карточках и наклеивая на них ярлычки. Дениз сделалась в его глазах существом дивным и прекрасным. Вскоре у Ларедо Боба появилась привычка напевать при виде Дениз – поутру и когда она возвращалась после обеденного перерыва из маленького убогого городского парка через дорогу – нечто вроде кантри-рока: «О Дениз, ты зачем это сделала?»
Начальник чертежного отдела, Сэм Бейерляйн, грозился следующим летом платить Дениз за то, чтобы она не ходила на работу, ведь нынешним летом она вкалывала за двоих.
Веселый арканзасец Ламар Паркер (у него были очки с толстенными стеклами и предраковые шишки на лбу) поинтересовался у Дениз, предупреждал ли папочка, какие никчемные и подлые ребята работают тут, в сигнализации.
– Просто никчемные, – поправила его Дениз, – насчет подлых он ничего не говорил.