Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
И все же Патрисия не перестала беспокоиться. Каждый раз, выходя на кухню, чтобы унести пустые тарелки или взять новое блюдо, она по пути останавливалась и прислушивалась, чтобы проверить, не меняется ли тон разговора или его тема.
В десять вечера Альбана попрощалась со взрослыми и ушла в свою комнату. Патрисия и Ипполит мирно болтали, а потом Ипполит сказал:
— Я могу остаться, если хочешь. Жермен предложил мне, что он побудет с Изис.
Патрисия удивилась тому, что он упомянул об Изис. Она привыкла встречаться с Ипполитом один на один и часто забывала, что он растит дочь, тем
Он подошел к ней, заключил в объятия; она наконец перестала думать. И позволила ему отвести себя в спальню.
Когда после многочисленных поцелуев и неторопливых ласк он деликатно попробовал ее раздеть, она остановила его в ужасе:
— Нет, я не могу!
— Ты не хочешь?
— Я не могу!
Он смотрел на нее, не понимая. Она попыталась объяснить:
— Это из-за…
— Альбаны?
— Да.
— Потому, что она здесь?
— Ну да. Я же не привыкла к такому.
— Нам придется к этому привыкать, да?
Патрисия задрожала еще сильней. Она искала решение и выдала такой экспромт:
— Ты прав, нам придется к этому привыкать… А пока я тебе предлагаю доказать, что ты готов разделить со мной жизнь…
— Давай!
— Давай проведем эту ночь вместе, но не будем заниматься любовью.
Он задумчиво посмотрел на нее, потом его лицо осветилось любовью, и он с готовностью согласился.
Патрисия тоже сделал вид, что она рада. Несмотря на то что комната Альбаны была в дальнем конце коридора, на самом деле ей не хотелось секса. После того, что пережила ее дочь, допустить к своему телу мужчину, пусть даже Ипполита, было для нее невыносимо. Да, в этот вечер она ненавидела и мужчин, и плотскую любовь — эту пытку, которую выдают за наслаждение, — и не понимала, как еще недавно ей могло это нравиться.
Проснувшись утром, она обнаружила, что Ипполит уже встал и по квартире распространяется аромат поджаренного хлеба.
Она направилась в кухню, но застыла в коридоре: из кухни доносился смех — негромкий смех двух давно знакомых людей, которым хорошо вместе, а не просто реакция на веселую шутку.
Она видела их спины — Альбана и Ипполит пили кофе. И оба вели себя спокойно и расслабленно, по их позам Патрисии показалось, что они абсолютно друг друга не стесняются — обычно для такой непринужденности требуются месяцы общения.
Она увидела, как рука Ипполита потянулась к щеке Альбаны и почти с нежностью сняла приставшую хлебную крошку.
— Вон! — заорала она на всю квартиру.
Те двое подскочили.
— Вон!
Они обернулись и увидели Патрисию, лицо которой исказилось от ярости.
— Вон, Ипполит! Между нами все кончено, и ноги твоей здесь больше не будет. Ты меня понял? Никогда!
Все произошло быстрей чем за полчаса, но Патрисия снова и снова переживала эту сцену. Да, несмотря на протесты Ипполита, несмотря на то что Альбана ничего
Когда он попросил объяснений, она отвечала, что объяснение он и сам знает, ему надо только заглянуть себе в душу.
В этот момент Ипполит совершенно переменился. Его кожа посерела, глаза потухли. Он, кажется, даже стал на несколько сантиметров ниже и ушел, подавленный, не сказав ни слова.
С тех пор Альбана и Патрисия почти не разговаривали. Их общение ограничивалось несколькими фразами по делу. Зато Патрисия дважды приглашала к себе доктора Жемайеля. В первый визит у нее обнаружился вагинальный микоз. Во второй — дело было в том, что она внезапно почувствовала слабость и потеряла сознание. Доктор прописал ей анализ крови, чтобы проверить, нет ли у нее анемии.
На третье утро после их разрыва мадам Симон снова попросила Патрисию с ней побеседовать. «Ну и черт с ней, сейчас я ей все выложу».
Доктор посмотрела на Патрисию, обвела взглядом квартиру, вздохнула, а потом снова взглянула на Патрисию:
— Я выскажусь резко.
— Ну, при таких делах, как у меня…
— При таких, как у вас? Очень интересно. Вам пришлось за последние дни стать жертвой насилия?
— Вы что, шутите?
— Нисколько.
Патрисия не знала, что сказать.
Врач настаивала:
— Я действительно хотела бы знать, какому именно насилию вы подверглись.
Патрисия чуть не взорвалась, но смогла сдержать гнев. «Только не при психиатре! Держи себя в руках».
— К кому вы, по вашему мнению, обращаетесь подобным образом, мадам Симон? — спросила она медленно и спокойно, считая, что одержала победу.
— К матери жертвы насилия, а не к самой жертве.
Патрисия подскочила от удивления. А доктор продолжала спокойным, мирным тоном:
— Вы подменяете собой вашу дочь. По вашим словам, можно подумать, что это на вас напали, что именно вы ощущаете страдание в своем теле, что это вы больше не занимаетесь любовью.
«Что? Да откуда она знает?»
— Я думаю, что вы очень хороший человек, Патрисия, но вам не хватает эмоциональной зрелости. Я вижу это по Альбане: вы ведете себя скорее как дочь своей дочери, чем как ее мать.
— Что вы такое говорите?
— Вы бродите по квартире, ничего не делая, только читаете, вы никуда не выходите, вы слишком многого ожидаете от общения с дочерью. Это она рассказывает вам о том, что происходит в мире, это она вынуждает вас бороться с отчаянием, она заставляет вас периодически мыться, приводить себя в порядок, ходить к парикмахеру. Неужели она же должна еще и свести вас с каким-нибудь мужчиной?
— Конечно нет!
— Разве вы не встретились с Ипполитом после ссоры с Альбаной, когда она убедила вас, что вы не должны хоронить себя заживо в этой квартире?
— Тут нет никакой связи. Ипполит мне нравился уже три года, и я получила от него письмо, полное нежности, с которого и начались наши отношения.
— Ах вот как! А мне показалось, что на самом деле ваши отношения начались с вашей дочери, которая, словно мать, объяснила вам, что пора повзрослеть и выбираться из дома.
Пораженная Патрисия смутилась и замолчала.