Пора, мой друг, пора
Шрифт:
– Я уезжаю, – перебил он.
– Куда? – вырвался у нее панический крик.
– Я уезжаю в Среднюю Азию, мы будем там искать нефть. Спасибо за все, Лилиан.
Он толкнул дверь закусочной, в тамбуре отогнул воротник, расчесал на пробор мокрые волосы и вошел в зал. В зале было людно. Старенькая уборщица в синем халате бродила среди мужчин и посыпала мокрый пол опилками. Дождь стекал по темным окнам, а здесь был электрический свет, пар из окошка раздачи, таинственные табло автоматов: «Пиво», «Соки», «Кофе», «Бутерброды». Здесь он встретил матроса, с которым
Глава 5
Сезон давно уже был на исходе, но тут вдруг выдалось несколько жарких ясных дней, и последние гуляки устремились на пляжи, на водные станции, в леса.
Для Тани это был прощальный день: съемки закончились, почти все разъехались, в городе оставалась еще только маленькая группа операторов по комбинированным съемкам да кое-кто из администрации. И Таня завтра должна была лететь в Москву.
Солнце уже клонилось к закату. Оно висело в виде красного шара над ясным и бодрым морем, обещая на завтра ветер и еще более резвые, чем сегодня, волны.
Таня в купальном костюме сидела на мостках яхтклуба, свесив ноги. Она разглядывала свои руки. Все же загорела за лето довольно сильно. Конечно, это не южный загар. У южного загара совсем другой оттенок, южный – йодного цвета, здесь же загар красноватый, нестойкий, но все-таки…
За спиной у нее раздавался стук шарика и короткие яростные возгласы. Эдуард и Миша сражались в пинг-понг. Эдуард накатывал, Миша подрезал. Рядом с Таней сидел Кянукук, высохший, как индус. Он обхватил ноги руками, положил подбородок на колени и мечтательно смотрел в море. Кто знает, что он видел в этот момент, должно быть, разные романтические образы: Фрэзи Грант, Ассоль и так далее. Верхняя губа его неприятно шевелилась.
– Мечтаешь, Витя? – спросила она.
– Лето кончается, – вздохнул он. – Жалко.
Она повернулась и положила ему локоть на плечо. Он вздрогнул, словно от тока, и сжался.
– Ты продолжаешь переписываться с Марвичем? – спросила она.
– Да. Только что получил. Он собирается уезжать куда-то в Сибирь.
Таня посмотрела в море. Катер уже появился из-за мыска. Он тащил за собой пенный бурун, а еще дальше за катером летела смуглая фигурка – это был Олег.
– А тебе он не сообщил об отъезде? – спросил Кянукук.
– С какой стати? – Таня дернула плечиком.
– Ну, как же… – пробормотал он. – Ведь вы все-таки…
На спине его под Таниным локтем дрожали мышцы. Она сняла руку и встала.
– Ах, во-от как, – протянула она. – Ты тоже посвящен в наши тайны. Ну, это все в прошлом.
– Ты завтра уезжаешь? – спросил Кянукук, глядя на нее снизу.
– Да.
Она смотрела на катер.
– Я тоже, наверное, скоро уеду, – сказал он.
– Ну, что ты там еще придумал?
– Должно быть, уйду в Атлантику, на плавбазу.
– Бездарно, – сказала она. – Раньше у тебя лучше получалось.
Уже был виден летящий в пене Олег, концы его лыж, мускулы, напряженные до предела, закинутая в счастливом хохоте голова.
Подошли Эдуард и Миша.
– Сделал я Мишу, –
– Просто я отрабатывал защиту, – отбрил Миша.
– Прыгнули? – предложила Таня.
И они втроем прыгнули. Кянукук остался сидеть на мостках.
Он видел, как они ушли в глубину и как потом пошли вверх, как колебались в воде их тела, как вынырнули на поверхность головы.
Всегда, когда он видел ныряльщиков, его охватывали зависть и уныние – он не умел плавать.
– Прыгай, Кяну! – крикнул Эдуард.
Он помотал головой.
– Не хочется. Горло болит.
– Да он плавать не умеет! – засмеялась Таня.
Она схватилась за поручни железной лесенки и наполовину вылезла из воды.
В треске мотора, в шорохе, в свисте, в потоках воды, в брызгах налетел бронзовый бог Олег. Таня подняла руку, приветствуя его.
Мало что изменилось у них с того дня. Таня сама не понимала, что сдерживает ее. Она ругала себя дурой, мещанкой, кляксой – так и юность пройдет, и нечего будет вспомнить.
Какая она актриса, она обыкновенная курочка ряба. Тоски по Марвичу давно уже нет, убеждала она себя, все это дело прошлое и ненужное, и она ему не нужна, уж он-то небось развлекается, как хочет… Она любовалась Олегом: вот тот самый парень, который нужен ей сейчас, в Москве она придет с ним в ресторан ВТО, и все будут глядеть на них и шептаться: он юноша, герой, муж, разбойник и защитник – то, что надо. Но что-то останавливало ее, что-то в Олеге настораживало, отталкивало ее, и она, сама того не замечая, начинала с невинным видом язвить, вышучивать его. Олег в такие минуты совсем выходил из себя, страдала его честь. Он становился жалок, когда при Мише и Эдуарде начинал разыгрывать из себя ее властелина, победителя.
Она не мешала ему этого делать, понимая, что значит для него авторитет у этих людей. Вот это еще очень смешило ее.
Недавно он пришел и с небрежной улыбкой сказал:
– Старуха, я сообразил, что именно такая женщина, как ты, нужна белому человеку.
– Что это значит?
– Хочешь, я женюсь на тебе?
Она вспомнила про Марвича, усмехнулась и медленно проговорила:
– Они прожили вместе сто лет и умерли в один день. Такая программа, да?
– Ну, зачем же так? – вскричал он. – Просто поженимся, и все. Свадьба там и прочие мероприятия. Батя купит нам однокомнатную квартиру в кооперативе. Представляешь, как мы будем жить? Свобода и любовь!
– Представляю.
Иногда они говорили на «серьезные темы».
– Я многого добьюсь, вот увидишь, – говорил он.
– Кулаками? – спрашивала она.
– Ну нет. Посмотрела бы ты мою зачетную книжку – только высшие баллы.
– Ах ты, мой отличник!
– Не смейся, мне это нужно. Понимаешь, батя мой – шишка на ровном месте, и поэтому я живу так, как другие не могут. Но в нашем обществе посты не передаются по наследству, и знания свои батя не может мне завещать. Поэтому надо самому соображать, как вырваться на орбиту. Батя мне передал кое-что – свою силу и хватку, вот что. Я ведь наблюдаю за ним.