Пора, мой друг, пора
Шрифт:
– Сматываться надо, Олежка, – сказал Эдуард, – а то, знаешь, потянут на пробу Раппопорта. Лучше завтра заявим.
– Вот тебе, получай! – крикнул Олег и сбил его с ног.
ЧАСТЬ III.
ВСТРЕЧИ
Глава 1
Прошла осень, и зима начала накручивать свои московские деловые дни, песочком сыпала на гололед, в оттепель промокали ноги – зима тянулась без конца и всем уже надоела, когда вдруг небо стало подозрительно просвечивать на закате и
«В общем я не так и стара», – Таня чуть не подпрыгнула от этой мысли. Она увидела свое лицо на афише анонсированного фильма.
«Ого, – подумала она, – красивая девка!»
А огоньки уже зажигались вдали на площади Восстания, зажигались, зажигались, накручивалась зеленая лента, стопсигналы муравьиными отрядами бежали вверх, площадь распахивалась перед ней все шире, словно счастливое будущее, и ей стоило усилий свернуть в переулок, сдержать неразумные ноги.
Она подошла к пруду. Лед почти уже растаял, он был черный, в угольной пыли, большая проталина возле лебяжьего домика дымилась. Лебеди выходили поразмяться. Они были гадкие, запущенные за зиму, тела их напоминали подушки в трехнедельных наволочках, подушки, истыканнные кулаками, изъезженные вдоль и поперек шершавыми щеками.
– Дура, – шепнула Таня, наблюдая лебедей.
Лебеди плюхались в темную дымную воду, вытягивали шеи, вздрагивали.
Весь седьмой этаж дома напротив отражал закат.
Таня побежала к своему дому.
«Беги быстрей, дура, – твердила она себе на бегу. – Шность твоя прошла, и ничего особенного не происходит. Тебе надо одеваться, мазаться, краситься, у тебя сегодня премьера. Ты деловая женщина. Дура, дура, дура!…»
Она закрыла за собой тяжелую дверь парадного, но не удержалась, вновь приотворила ее, высунула голову на улицу и в последний раз вдохнула ее воздух, весенний, грязный, холодный еще воздух, безумный воздух. Затем – по желтому мрамору вверх, на третий этаж.
– Тебе почта, – сказала мать. – Куча писем и телеграмм.
Начальственная ее мама в черном костюме, готовая к премьере, пошла за ней.
– Ты опаздываешь, – говорила она. – Тебе помочь?
Таня стащила с себя любимую одежду – свитер и мохнатую юбку – и быстро завертелась по своей комнате. Мать наблюдала за ней.
– Дочь! Безумица! – завыл в глубине папа.
– Зачем ты кладешь тон? – сказала мать. – И так свежа… В почте, кажется, есть письмо от Валентина, – сухо сказала она.
– Ну, хорошо, мы с отцом пойдем, – сказала мать. – За тобой заедут?
– Кто-нибудь заедет, – быстро проговорила Таня и присела у зеркала.
Мать вышла из комнаты и притворила дверь.
– Где письмо? – истерически закричала Таня.
Вот ведь в чем дело, вот ведь что, предчувствия во время быстрой ходьбы от метро,
Мать сразу вбежала с письмом и тут же выбежала.
Хлопнула дверь за родителями, они ушли на премьеру.
Как Валька бежал вдоль пляжа под луной, полетел по камням – прыжок, прыжок, живот втянутый, ноги длинные, а ночь была мрачная, несмотря на луну, ветер стучал по соснам, как палка по забору, и Валька сорвался в воду, взлетел сноп холодных алюминиевых брызг, тогда он и вернулся к ней, смеясь, голый в такую холодину, сумасшедший, вот сумасшедший.
Она зябла у зеркала, читая письмо, и иногда взглядывала на себя, зябкую. Письмо было короткое:
«Пожалуйста, не думай, что я пьян, я почти не пью, у меня много работы, мне хорошо. Я пишу тебе, потому что мне больше уже невмоготу не знать о тебе ничего. Ну, любовь не любовь, но все-таки хоть раз в полгода давай о себе знать. Таня, намарай хоть открыточку, а, Таня? Адрес на конверте.
Мы тут с друзьями-товарищами со страшной силой «куем чего-то железного». Зарабатываю хорошо. Купил себе новое пальто за 85 р. Пока.
Валентин.
Таня, вроде весна пришла, Таня.
Вышла замуж?»
Минут через пять пошли дикие звонки из Дома кино. Почему она еще дома? Не оделась еще? Сумасшедшая! «Хорошо, золотая рыбка, – прокричал Кольчугин, – сейчас я за тобой прикачу, и если ты, если ты…» Она повесила трубку и больше уже не подходила к телефону.
Как-то раз она провожала Вальку. Он уезжал с Казанского вокзала. Смеясь, они пробежали зал, перепрыгивая через узлы, задевая гирлянды транзитных баранок. Он успел вскочить в последний вагон. Вообще вся жизнь с ним была наполнена постоянной спешкой. Вечно куда-то они опаздывали – вместе или в одиночку. Суетились.
Зато как ее поражало его спокойствие там, в Эстонии, на съемках. Вырядится вечером в свой костюм и бродит по городу, как лунатик. Безучастный взгляд: ни презрения, ни горя, ни любви – ничего в нем не было видно. Ей тоже приходилось притворяться. Они вели тогда бессмысленную борьбу друг с другом. До того вечера. Да, до того. А после бред какой-то начался собачий. Олег, Миша, Эдуард – «рыцари»… Только покойник Кянукук…
Ну, хорошо. Вовремя пришло письмо. Только с таким настроением и идти на премьеру своего фильма.
Таня оделась, автоматически повертелась перед зеркалом, оглядывая себя со стороны, с большого расстояния, – можно было предположить, что задорная девушка собирается на свой первый бал, – и подошла к дверям, внимательно осмотрела комнату, в которой провела столько лет и эту зиму тоже.
Зиму эту Таня провела одиноко, невесело. Виной тому, конечно, были события прошлого лета – окончательный разрыв с мужем, дикая гибель Кянукука. Редко навещали ее отчетливые картины этого лета, но очень часто возникало болезненное воспоминание о какой-то ее страшной глупости, грубости, неловкости, и оттого она стала мрачной. Разные мальчики позванивали, а то и болтались возле подъезда, ей же казалось, что она старше этих мальчиков лет на сорок, они ей были смешны.