Пора охоты на моржей
Шрифт:
Пока существовал Увэленстрой, оставалась хоть какая-то надежда, но когда его ликвидировали, то всем стало понятно, что никто ничего строить не будет.
— Как же так, Влятик? — прошептал Итчель. — Разве так можно делать?
Все с укором смотрели на Владика, словно он был виноват во всем случившемся.
— Разве мы плохо работаем? — спросил кто-то.
— А может, наши костяшки никому не нужны?
Владик не мог ответить на все вопросы косторезов, но ему было за них обидно.
В этот раз косторезы долго в мастерской не сидели и молча один за другим
Дома Владик застал Лебедева и Лосицына. Не спала и мать. Все сидели на кухне за столом и тоже говорили об Увэленстрое.
— Сколько было строек, но с такой безответственностью сталкиваюсь впервые. Какой позор! — возмущался Лебедев.
— В конце концов кто осмелится не выполнить постановление правительства? — говорил отец, размахивая левой рукой. — Можно тянуть с выполнением постановления, но отменить его нельзя. Если Чукотторг виноват, то при чем тут чукотские косторезы? Чукчи доказали, что они могут работать, а их искусство — это же полярное чудо! Что я завтра скажу косторезам? Как я буду смотреть им в глаза? Я этого так не оставлю. Я… — и тут отец схватился рукой за правый висок. Опять начался приступ головной боли.
— Хватит, Слава, нельзя же все принимать к сердцу так близко, — успокаивала его мать. — Идите, идите домой! — сказала она гостям. — Вы же видите, что ему плохо!
— Подожди, мать, — пытался сопротивляться отец. — Фу, черт! В глазах туман! Круги какие-то!
Владик помог матери уложить отца в постель.
Владик «схватил» девушку
Весной в жизни Владика произошло большое событие: он влюбился. Влюбился первый раз и, как он думал, по-настоящему.
Из далекого северного поселка Иннун приехала погостить в Увэлен к пушнику Гэманто девушка Валя Тынэринтынэ, Владик знал ее еще тогда, когда ему было девять лет, а ей — шесть.
И вот он снова встретил Валю. Она стала взрослой. Белокурая, с тонким, слегка курносым носиком, она больше походила на русскую девчонку, и лишь чуть-чуть раскосые глаза говорили о ее чукотском происхождении. Как и все подростки, она была худенькой и костлявой. Она ни в чем не уступала мальчишкам-сверстникам: могла начать с ними борьбу и побороть, а в беге никто из них не мог ее опередить.
Вначале Валя, как и Нина Номнаут, которую Владик стал забывать, задорно посмеивалась над ним, а он не обращал на нее внимания и никак не реагировал на насмешки. Но однажды, когда Владик приволок с припая две нерпы, она подошла и тихо сказала:
— Влятик, возьми меня с собой на охоту!
И было в этой просьбе что-то тревожное, зовущее и совсем не походило на те насмешки, которые она бросала ему вслед.
Владик смутился и тоже ответил тихо:
— Но ты же девчонка…
— Мне дедушка всегда говорил, что я не девчонка, а мальчишка. Думаешь, я стрелять не умею, да? — обиделась она и ушла.
Владику стало не по себе: напрасно обидел девушку. И вечером, набравшись смелости, он зашел к Гэманто и долго пил там чай. Говорил больше Гэманто, все расспрашивал про охоту, про мастерскую. Валя с Маюной, дочкой Гэманто,
— Ты же на охоту хотела?
— Но у меня нет винтовки.
— Я достану, — пообещал он.
На охоту Валя с Владиком, конечно, не пошла, так как для этого нужна была не только винтовка, но и многое другое, да и не пустил ее Гэманто, который был твердо убежден, что женщинам охота ни к чему. Но теперь Владик почти каждый вечер приходил пить чай, а потом они с Валей стали встречаться где-нибудь на берегу или под скалами у местечка Ёпын. И Владику было хорошо с Валей. Она понимала его и любила слушать рассказы об охотничьих похождениях, а Владику уже было о чем рассказать. Разговаривали они по-чукотски. Владику нравилось, как она говорит на чистом женском языке, как взрослая женщина, и если он скажет:
— Кол гитигым гарыркойгым… Однажды убил я моржа…
Она удивленно воскликнет и, процокав, переспросит:
— Ка, гацицойгыт! Ты убил моржа!
С древних времен заведено так, что чукотским женщинам не положено говорить, как мужчинам; они по-своему цокали и шипели, заменяя в чукотских словах звук «р» звуками «ц» или «ш». Если мужчина говорит рыркы — морж, кырым — нет, клегран — землянка, то женщина скажет цицкы, кыцем, клегшан.
И если рассказывала что-нибудь Валя, то Владик хорошо понимал ее женский язык — это было естественно и обычно. Так говорят настоящие чукотские женщины.
Владик раньше пытался дружить с русскими девчонками, но ничего не получалось. Когда он учился в четвертом классе и жили они в круглом щитовом домике, его соседкой была москвичка Алла Суворова. Она была красивой и очень нарядно одевалась. Владик пытался подружиться с ней, она ему нравилась, но он никак не мог найти с ней общий язык. Она мечтала о цветах, Москве и все время вздыхала: «Как тут скучно!» Владик не представлял себе, как можно скучать в Увэлене. Иди и катайся на санках вместе с мальчишками, как делают чукотские девчонки, а в пургу можно забраться в любую ярангу и без конца слушать сказки. Потом Суворовы переехали в другой домик, так как к Глебовым приходило много чукчей, соседям это не нравилось, и Владик в школе перестал обращать на Аллу внимание.
А с Валей Владику было хорошо. Она его понимала. Ее тоже очень тревожил предстоящий отъезд его в Ленинград.
Однажды в начале мая Владик и Валя сидели на берегу и смотрели, как солнце все ниже опускалось к горизонту.
— Скоро утки полетят, зверобои на моржа в море пойдут, — сказал Владик.
Но Валя не думала об утках и моржах.
— Ты вернешься? Да?
— Вернусь, Валя! Обязательно вернусь!
— Я тебе сошью самые хорошие торбаза, и ты будешь у меня красивее всех, — она вдруг прижалась своей прохладной щекой к щеке Владика, а потом коснулась кончиком носа мочки его уха. — Я тебе нерпу разделывать буду. На охоту будем вместе ходить. Да?