Пора по бабам
Шрифт:
Жора сглотнул, а потом быстро-быстро закивал:
– Достойная, ага. Она одна будет в ней лежать, я договорился. На первом этаже, знаете, окошки еще такие с вензелями. Клавдия Сидрна, вы любите с вензелями?
Клавдия даже мычать не могла – разбитая голова давала о себе знать. А в комнату уже входили врачи в белых халатах – что ни говори, а Жора хорошо знал свое дело, если от него что-то требовали конкретное, он, «чисто конкретно», это «что-то» выполнял.
– Вот, Клавдия Сидрна… за вами приехали… – осторожненько ткнул он больную в бок. – Клавдия Сидрна,
– Молодой человек! – взвился врач в белоснежном халате. – Вы что – не видите? Пациент без сознания! Паша! Хватай носилки… Нет, брось носилки, надо сначала больную привести в себя!
Пока врачи хватали и бросали носилки с несчастной Клавдией Сидоровной, Катерина Михайловна быстренько собрала ей вещички в пакет и теперь так рыдала на груди у Петра Антоновича, так старательно завывала, будто провожала невестку по крайней мере в «горячую точку».
– Успокойтесь, Катерина Михайловна… – гладила ее по плечу Агафья Эдуардовна. – Ну чего уж… Я всегда говорила, что Клава у вас безголовая…
– Женщина! – взвизгнула Оленька. – Не смейте оскорблять мою… почти что маму! Да! Они хотели меня усыновить! А вы!..
Оленька отчего-то тоже разрыдалась и выбежала от Распузонов.
– Я ничего не понимаю… – всерьез испугалась Агафья. – Жора, ты определил Клавдию сразу в морг? Без посредников?
– Бабушка!! – оскорбленно задышали врачи. – Ваш черный юмор неуместен!
– Нет? – удивилась Агафья. – А чего они все воют-то? Клавдию не так-то просто грохнуть, чего вы, в самом деле! Подумаешь, голову расшибли! Теперь Клавочке голова долго не пригодится, потому что преступника она уже знает. Прям не знаю, такую кутерьму развели, такую сырость, как по покойнику.
– Агафья! – взвизгнула Катерина Михайловна. – Ну, я вас просто умоляю! Просто взываю к вашей сердечности! Ну захлопните же пасть!
Агафья дернула бровками и кивнула очумевшей от всей той истории Ирине:
– Ирина, поедем уже, пока подъезд свободен, а то представь, сколько времени эти задохлики будут Клавину тушу по лестницам тащить.
Ирина бестолково мотнула головой и суматошно начала собираться.
– Я завтра… завтра я и приеду… Клав, слышь чего… Молодые люди, поднимите ей голову, пусть ответит.
– Да она без сознания! Чего зря больную башку мотать! – махали те перед носом бедняги вонючей ваткой с нашатырем.
– Ага… – снова мотнула головой Ирина, а потом все же попробовала добраться до полуживой сватьи. – Клав!! Ты слышь чего! Ты преступника нашла…
– Не нашла, а вычислила, и что вы орете, Ирина? – поморщился Жора.
Та только отмахнулась:
– Жора, вы всегда мне не нравились. Клава!! А Лилю ты не вычислила?!!! Я спрашиваю – Лилю, дочку мою!!!..
На Ирину так накинулись, что она больше кричать не отважилась.
– Ирина! Ну ты едешь? – кричала из прихожей Агафья Эдуардовна. – Завтра приедем к окошечку с вензелями и все узнаем.
Ирина выскочила в подъезд, и там еще раздавался ее звонкий голос.
Потом Клавдия кое-как пришла в себя, ее погрузили в санитарную машину,
– Акаша, ты не знаешь, у нас за квартиру заплачено? – вдруг спросила Катерина Михайловна.
– Не знаю… – буркнул Акакий.
Матушка немного помолчала, а потом снова встрепенулась:
– А Клавочка тебе не говорила, где она сбережения хранит?
– Маманя! Ну какие сбережения?! – не выдержал сын, мысли его были заняты другим, и он сам не понимал, что говорит. – У нас, маманя, никто ничего никогда не сберегал. Все отчего-то деньги в банк тащат… я бы и сам не против был, если бы у нас хранили… А деньги Клавдия всегда с собой носила!
– Ох ты, горе-то какое… – вздыхала мать и ужасно Акакия раздражала.
Раздражался и Петр Антонович. Он вообще плохо переносил, когда его персона оставалась без внимания.
– Ну какое горе? Ну что ты накручиваешь? – попытался он нежно подойти к супруге. – Завтра поедем, ты мне носочки купишь новые, а Клавочка…
– Да ты-то хоть молчи! Поедет он! – вызверилась на него супруга. – С чем ты поедешь-то? Акакий же говорит – Клавочка все деньги с собой возила! А нам теперь ни в магазин выйти, ни на дорогу! Вот случись телевизор посмотреть, даже на мороженое денег нет!
Катерина Михайловна лгала. У нее остались кое-какие деньжата от недоделанных процедур, однако уж очень не хотелось светить тайными запасами.
Акакий не стал слушать перебранку матери с отчимом, молча пошел в спальню и снова рухнул в кровать с грязными ногами. Сегодня был насыщенный день, не каждый раз такие выдаются. Вон и Оленька в любви призналась. Глупенькая девочка… Еще недавно он бы от радости прыгал козленком, а сегодня… Клавдию увезли, и оказалось – ничего ему без нее не надо. Даже Оленькиной любви. Да и что он с ней станет делать, с Оленькой этой? Вот уж правда, затянуло девку… Зачем только Агафья ее с этим цветком к нему послала, всю судь… Стоп!
У Акакия вдруг в одно мгновение пересохло во рту. Агафья послала… Да, именно так сказала Оленька, когда появилась в их доме в первый раз. Но… сегодня они с Агафьей виделись, и девчонка общалась со своей бывшей знакомой так, будто вовсе ее никогда не знала! Нет, не «будто», она и в самом деле ее не знала! Она к ней обращалась… то ли «женщина», то ли «бабушка»… Во всяком случае, Акакий это прекрасно помнит – не по имени-отчеству. Значит… совершенно определенно – Агафья никакой Оленьки знать не знала и посылать никого к Распузонам не собиралась. Ну конечно… Оленька появилась тогда, когда пропала Лиля. Это… страшно произнести – это либо сама преступница, которая сначала оклеветала Лилю, а потом и прикончила ту девушку, либо соучастница. И не зря она все время терлась возле них, вынюхивала, высматривала… И даже сегодня, когда Акакий чуть не пригвоздил ее своими наблюдениями, она лихо вывернулась. Конечно, она знала, что и кому сказать. А он-то… Вот дурак… И Клавдия говорила, что видела знакомую фигуру. Куда уж знакомее!