Пора веселой осени
Шрифт:
— Ну, что ж ты? Давай…
Коготь только тяжелей налегал на лопату. Работал он остервенело, а когда посадил последнее деревце, то вытащил из кармана носовой платок, оторвал от него узкую полоску и обвязал ею ствол.
— Буду смотреть, как оно в рост пойдет.
Тряпочка эта давно отпала от дерева, а сам Петька Коготь вот уже год, как на свободе — работает на заводе электросварщиком. Недавно писал Волкову, звал к себе: электросварщики, мол, позарез нужны.
А сегодня освобождается и Волков. Ждет сейчас, когда
Утром он долго брился, поставив круглое зеркало на деревянную полочку в умывальнике, щупал мягкие щеки, острый подбородок — чисто ли выбрился? — до скрипа мыл лицо.
Потом укладывал чемодан.
В бараке было пусто: все ушли на работу. Только Филин остался дневальным по бараку и сидел в дальнем углу на табуретке.
За двухъярусными кроватями, заправленными легкими байковыми одеялами, старика не было видно, но Волков все утро ощущал на себе взгляд его круглых, в красных прожилках глаз. Взгляд этот точно лип к нему, и Волков отчетливо представлял, как поворачиваются глаза старика, следя за ним.
Он рассеянно смотрел на сырые, тяжелые, будто чугунные, стволы тополей, наблюдал, как вздрагивали их верхушки, отряхиваясь от воды, как вниз, в темно-зеленую, тяжелую траву шлепались крупные капли, а сам думал:
«Все помнит старик… Все… Притворялся только».
Да и сам он ничего не забыл — напрасно обманывал себя. Разве такое забудешь? Во всех подробностях вспомнилась ссора с Филиным… Туда, в дальний угол, где стояла кровать старика, свет электрической лампы доходил слабо, теряясь в одеялах верхних кроватей, но все же было достаточно светло, чтобы играть в карты.
В полумраке лицо Филина выглядело темно-коричневым. Он ловко тасовал колоду, выбрасывал из нее засаленные самодельные карты. Волков принял туза червей. Нарисован он был своеобразно: в красное сердце, обозначающее масть карты, художник воткнул нож, и из-под лезвия его медленно, каплями, сочилась кровь.
— Давай еще, — потребовал Волков.
— Бери, — Филин выкинул карту.
Волков посмотрел на нее. Валет.
— Еще.
На этот раз пришла десятка пик.
— Чтоб ее… — матерно выругался Волков. — Перебор.
Он снял с себя ситцевую рубашку, бросил Филину. Старик на лету подхватил ее, сунул, скомкав, под подушку.
— Банкуй, — торопил его Волков.
Но на кровать упала широкая тень — и карты словно растворились в темноте. Волков и Филин разом подняли головы. Возле них стоял Петька Коготь.
— Чем же ты будешь расплачиваться, игрок? — спросил он Волкова. — И так в одной майке сидишь.
Голос Когтя звучал глухо: он волновался. Волков в ответ огрызнулся:
— Тебе-то какое дело?
— Ишь выполз, мужик, — прошипел Филин.
Коготь медленно положил на железную спинку кровати тяжелую руку, сказал:
— Уберите карты, а то надзирателя позову.
— Ах, вот как, — весь собрался Филин и вдруг
Петька на лету перехватил его руку. Они стояли, сцепившись в мертвой хватке, старались пересилить друг друга. Темные брови Когтя медленно сдвигались к переносице. Верхняя губа Филина приподнималась, он по-собачьи ощерился, а у носа залегли две глубокие складки.
— Будет вам, — вяло проговорил Волков.
Но Коготь уже пересилил старика. Рука Филина обмякла и опустилась. Он тяжело шагнул в проход между кроватями, всей пятерней накрыл колоду карт, сунул ее в карман.
— Запомни, — сквозь кашель выдохнул он. — Ни на этом, ни на том свете не дам тебе покоя.
В ту ночь Волков спал плохо, тревожно. Проснулся от неясного шума и сел, тяжело дыша, долго смотрел, не мигая, в темноту.
Вдруг услышал скрип кровати, возню, приглушенные вздохи. Уловив, откуда идут эти звуки, подумал:
«Там же Петька спит».
Метнулся с кровати. Побежал, шлепая босыми ногами по цементному полу, подскочил к кровати Когтя. В темноте шевелился бесформенный ком, около глаз мелькнула голая пятка. Волков протянул руку, схватил чью-то ногу, резко повернул ее. Охнули. Ком распался. Загремело, затарахтело по тумбочкам, по кроватям. Упал на пол бачок с водой… И разом все стихло.
Волков отпрянул от кровати, побежал к выключателю.
Щелк. Свет залил барак.
По полу растекалась лужа воды. Коготь поднялся с кровати, сбрасывая с головы одеяло, пошел, тяжело ступая, волоча по полу завязки от кальсон, к свету. Вдруг надломленно присел, закашлялся, схватившись за бок.
Сердце Волкова глухо стучало, удары его отдавались в спине. Он подошел к Филину и сдернул с него одеяло.
— Ты науськал?
Не ожидая ответа, прыгнул на него и напоролся на тяжелый удар ногой в грудь.
Больше ничего не помнил. Когда очнулся, увидел, что Филин, одетый, идет с дежурным надзирателем к двери. Поднялся, опираясь на руки Когтя, пристально смотря в широкую спину Филина.
У дверей Филин обернулся. Глаза его сузились, в них отразился электрический свет. Он посмотрел на Волкова и пошевелил губами:
— Сука.
Дверь за ним захлопнулась с шумом и долго еще скрипела, неподогнанная, на своих петлях.
Филин отсидел десять суток в штрафном изоляторе, потом имел долгий разговор с начальником отряда капитаном Шавловым. О чем они говорили, осталось секретом. Но Филин притих, стал ходить на работу.
Волков старался не замечать его. Казалось, это ему удавалось. И вот сейчас…
Он болезненно пошевелил лопатками, поморщился. Все утро испортил ему старик: оставшись дневальным по бараку, сидит в углу и ворочает глазищами. На душе было тяжело, будто он не освобождается сегодня, а ждет с минуты на минуту ареста.