Пора веселой осени
Шрифт:
Постояли, неторопливо разговаривая. Волков посмотрел на часы, спохватился.
— Там сегодня должно испытание дождевальной машины проходить, — кивнул он в сторону промышленной зоны. — Не опоздать бы…
— Так ты иди, иди. Я не задерживаю.
Волков отошел. Уже вслед ему Шавлов крикнул:
— Не забудь зайти попрощаться-то!
— Само собой, — ответил Волков.
Толкнул дверь будки, прошел мимо вахтера.
Вокруг с треском рассыпались сухие, пушистые искры электросварки. Мигали окна литейного цеха, то разгораясь жарким багряным светом, то затухая, опять
Под ногами гремели листы железа. Ступая по ним, Волков с досадой думал, что вот валяется под открытым небом хорошее рабочее железо, мокнет под дождем, ржавеет, и никому нет до этого дела.
«Завтра же скажу об этом», — решил он.
Рассмеялся, сообразив, что завтра его здесь не будет, решил, что скажет сегодня о железе Шавлову — пусть примут меры, и неожиданно для себя шепотом сказал:
— Кольцо — вокзал… — покачал головой, подумал о Шавлове: «Памятливый».
Был у него с Шавловым один разговор — давно, еще тогда, когда Волков только начал осматриваться в колонии, когда он еще отчетливо помнил застоялый, прогорклый запах пересыльной тюрьмы, похожий на запах давно не мытого зала ожидания вокзала.
Шавлов вызвал Волкова к себе.
— Начинается агитация, — усмехаясь, сказал Волков Филину.
Пошел между рядами коек, раскачиваясь на ходу. Остановился у кабинета Шавлова, стукнул костяшками пальцев по двери. Не дожидаясь разрешения, открыл ее, просунул стриженую голову.
— Звали?
Вошел в кабинет, осмотрелся. Шавлов сидел за столом, а перед ним лежали рассыпанные веером листки бумаги. Он перебирал их, просматривая, делал какие-то пометки.
— Я спрашиваю — звали? — повысил Волков голос.
Шавлов поднял тяжелую голову.
— А-а… Волков, так ведь?
— Ну да, не Медведев.
Начальник отряда кивнул на стул. Волков сел, перекинул через спинку стула руку.
— Курить можно? — спросил он.
— Курите. — Шавлов кивнул на раскрытую пачку папирос, лежащую на столе.
Волков плотней уселся на стуле. Разговор, по всем данным, затянется. Разворачивается он в обычном плане: разрешение покурить получено, затем начнется задушевная беседа — воровать, мол, нехорошо, пора самому додуматься до этого… Волков вздохнул, подобрал под стул ноги.
На свободе он курил сигареты в целлофановой обертке. Сейчас их нет, но и… курить папиросы гражданина начальника не хотелось. Он завернул толстую самокрутку, прижег ее, махорка затрещала, по комнате заслоился густой дым.
«Терпит», — подумал он, искоса взглянув на Шавлова.
Начальник отряда выбрал из листов бумаги один, чуть приподнял его над столом.
— Вот что, Волков. Записал я вас в бригаду электросварщиков. Будете учиться — получите специальность.
Вступление новое… Волков выпростал ноги из-под стула, чуть подал вперед корпус, словно готовясь встать, ответил:
— А зачем? У меня есть специальность — зарабатываю по мелочам.
— Разве? Вот не знал, — Шавлов откинул голову, выставив большой подбородок. — Какая же?
— Да трамвайник, — пожал
Тот не мог не знать из его дела, что он отбывает второй срок за карманные кражи.
— Как — трамвайник? — наивно спросил Шавлов. — Вагоновожатый? Кондуктор?
Волков приподнялся, дотянулся до пепельницы, сунул в нее окурок. Грузно сел опять. Сплел тонкие пальцы, щелкнул суставами. Руки были неспокойные. Гибкие, мягкие, они всегда у него жили какой-то своей, особой жизнью. Вот и сейчас они чуть вздрагивали, длинные пальцы шевелились.
«Еще подумает, что волнуюсь», — пришла мысль, и он опустил руки, бросил кисти на колени.
— Какой там кондуктор… Просто, знаете… кольцо — вокзал. Калым приличный.
Он повернул левую руку узкой ладонью вверх. Она повисла в воздухе, словно придерживая что-то, а пальцами правой руки он быстро зашевелил, будто подсчитывал деньги.
— Да, калым приличный, — вздохнув, проговорил он и подумал: «Сейчас начнет кричать».
Но Шавлов сидел все в той же позе, немного откинув голову. Все так же смотрел из-под опущенных век, не говоря ни слова. Кожа на его широком лице была сероватая и воспаленная, а веки отливали синевой, будто сквозь них просвечивались глаза.
«Хоть бы ругался, что ли», — подумал Волков.
— Ну ладно, хватит, — непонятно чему вдруг улыбнулся Шавлов. — Значит, в электросварщики. Все.
Волков озадаченно отошел к двери, не веря, что разговор окончен, сказал:
— Имейте в виду — рано я вставать не привык.
Шавлов посмотрел на него:
— Что такое?
— Спать, говорю, привык долго, — Волков хотел разозлить капитана. — Порок у меня такой есть, врожденный. Не могу рано вставать — и все тут.
— А-а… Ну да это не страшно. У нас там петух есть — клюнет в случае надобности.
«Какой петух?» — чуть было не вырвалось у Волкова, но он прикусил губу. Хлопнул дверью и уже в коридоре решил: «Темнит что-то».
После этого он разговаривал с Шавловым много раз, часто говорили они и о том, что воровать нехорошо, пора и самому додуматься до этого, но тот, первый разговор, особенно врезался в память.
Было приятно, что помнит его и Шавлов.
Дождевальная машина для поливки полей стояла на пустыре в конце зоны, она походила на шаткую призрачную конструкцию первых самолетов. Крылья ее из тонких водяных труб, лежащие сейчас на земле, распластались на сто метров в стороны, а гусеничный трактор без кабины, к которому они крепились, почти терялся в этих трубах-крыльях и выглядел игрушечным. От трактора в небольшой водоем опускался гофрированный хвост-шланг.
По трубам карабкались люди — в последний раз проверяли крепления. Сверху они переругивались с невысоким человеком, поминутно бегавшим от трактора к концам крыльев.
Человек этот, мастер Бурлак, словно не мог найти, куда ему встать, все бегал да бегал возле машины, махал руками, тыкал вверх указательным пальцем, тонким фальцетом кричал:
— Слезьте вы все оттуда! Слезьте, я говорю!
Но вот он заметил Волкова, остановился и замахал руками.
— Где тебя носит? Почему не на месте?