Порочное место
Шрифт:
– Да, я дал ему ответ. Я сказал, что дам ему двести тысяч долларов.
– Он согласился?
– Он сказал, что этого мало… Ну да, это раньше квартиру за пятьдесят тысяч долларов купить было можно. Я ему в первый раз на квартиру столько и дал. Это в двухтысячном было. А в две тысячи третьем он у меня сто тысяч просил. Это, конечно, немало, но он тогда двухкомнатную квартиру купил в хорошем районе. А потом цены взлетели. Сейчас за сто тысяч даже в Подмосковье квартиру не возьмешь. А ему в Москве нужно было… Я ему сказал, что не печатаю
– Меня вы убедили, а Вадима – вряд ли, – предположил Степан Степанович.
– Так он же непробиваемый.
– Ну да, и аргументы у него бронебойные. Если на Лизу деньги нашлись, то и на него должны быть…
– Так в том-то и дело… – скривился Костин. – Ну, я сказал, что могу добавить ему сто тысяч… В общем, он согласился. На триста тысяч. Только не в долларах, а в евро.
– Европейская хитрость.
– Я бы сказал, еврейская. У него отец еврей…
– Не любите вы Вадима.
– Потому что он еврей? Да нет, я не антисемит и никогда им не был. У меня еврей в замах, очень умный и, главное, очень порядочный человек.
– Дело не в том, что Вадим еврей. Дело в том, что он вас достал. Да и денег жалко. Деньги ведь лишними не бывают, правильно я говорю, Евгений Максимович?
– К чему вы клоните?
– К закату я клоню. К закату, который произошел в жизни вашего не очень дорогого вам брата…
– Хотите сказать, что это я убил его?
– А что хотите сказать вы? – с нажимом произнес Круча.
– Я его не убивал.
– Следствие покажет.
– Следствие, следствие… Серафима обо всем узнает… А можно сделать как-нибудь, чтобы она не узнала?
– О чем?
– О ком! О Лизе.
– Если вы признаетесь в убийстве, вам совсем не обязательно объяснять мотив. Вы готовы в этом признаться?
– Не готов. Я думаю. И пока я думаю, обещайте мне ничего не говорить Серафиме. А я мог ударить Вадима нечаянно?
– Нет, вы могли ударить его сгоряча…
– Из ревности?
Круча внимательно глянул на Костина. Похоже, у него ум за разум зашел от сильных переживаний.
– И вы хотите, чтобы об этом узнала ваша жена?
– Да, вы правы! – лихорадочно закивал мужчина.
– Вам нужно успокоиться, Евгений Максимович. Соберитесь с мыслями и вспомните, как все было на самом деле. Тогда вам не придется ничего выдумывать…
– А как все было на самом деле? Я услышал шум, вышел во двор, увидел Вадима. Он швырнул в меня кусок гипса, я бросил в него молоток…
– В него?
– Да, в него…
– В прошлый раз вы говорили, что бросили молоток мимо.
– Да, я метил в него… Но я же не попал!..
– Кто знает, кто знает, – покачал головой Круча.
– Ну, вы сами подумайте! – Костин глянул на него, как поп на неразумного отрока. – Вадим стоял у водопада, метрах в двадцати от пристани. И еще он стоял лицом ко мне! А его ударили
– Откуда я знаю, где он стоял, когда вы бросили в него молоток? Может, он отошел к пристани, а вы подкрались к нему сзади. Может, бросили молоток, может, ударили…
– Да не бил я его молотком. И Вадима не убивал. Я отвел его домой… Серафима может это подтвердить.
– Сейчас ваша жена может подтвердить все, что угодно. Она же еще не знает про Лизу.
– Вы шантажируете меня? – вскинулся Костин.
– Нет, я прогнозирую развитие событий, – покачал головой Круча.
– Если Серафима узнает, она все равно подтвердит. Потому что это было на самом деле. Она видела, как я укладывал Вадима спать. Она видела, как я его бил. Да, я его бил. И у пруда ударил кулаком, и в спальне… Да, я готов был его убить, но я его не убивал! Как бы я ни относился к своему братцу, лишать его жизни – это уже слишком. За что? За то, что в пьяном угаре он покрушил мои гипсовые статуи? Но ведь это смешно…
– Будет следствие, будет постановление, суд вынесет решение, виновны вы или нет. Возможно, вас оправдают.
– Да, но Серафима все узнает, – скривился Костин.
– Конечно, узнает. Елизавета Смирнова будет приглашена в суд для дачи показаний, она расскажет, в каких отношениях состояла с вами. Тут я ничем не смогу вам помочь.
– Да вы и не пытаетесь.
– Ну почему же? Чистосердечное признание избавит вас от постыдных процедур.
– Но я не убивал Вадима!
– Но у вас же проскакивала мысль его убить?
– Честно?! Да, проскакивала! Так проскакивала, что искры в голове. Потому что достал меня Вадим. Он же сволочь редкостная. Я до сих пор не могу его простить! До сих пор… Не могу простить, а квартиру ему купил. Одну купил, вторую, деньгами помогал, когда у него проблемы были… А ему все мало! Ему все больше надо было!
– За что вы не можете его простить?
– Есть за что! Давно это было, но ведь было!
– Вот и я о том же… Кто старое помянет, тому молотком по голове.
– Да не бил я его молотком по голове!
– Да, но вы же сами признались, что запустили в него молоток.
– Но ведь не попал!
– Да, но попытка была… За первой попыткой могла последовать вторая.
– Я в постель Вадима уложил. И сам спать пошел.
– Вы хоть сами себе верите, Евгений Максимович?
– Себе верю.
– Надеюсь, адвокат вам тоже поверит… Пойду я, – поднимаясь со своего места, сказал Круча.
Тряхнул он стариной, за рядового опера два дня отработал, пора и честь знать. В отдел ему пора, перед начальством за своих подчиненных отчитываться, преступников ловить. А этим делом пусть следователь занимается, пусть сам работает с материалом, который нарыл для него сам начальник криминальной милиции. Он пусть и решение принимает, что с подозреваемым делать.