Порочное полнолуние
Шрифт:
И замолкаем. Мне он и не должен нравиться. Я к нему пришла по необходимости, а не по большому желанию, но какой же у него мерзкий нос! Меня аж всю передергивает при взгляде на него.
Заходим в дом, шагаем в гостиную, и удивленно крякаю. Родители сидят на диване связанные с кляпами во рту, а у окна стоит виноватый и растерянный Чад.
— Какого черта? — спрашиваю я.
Мама и папа зло мычат, а Чад кривится в улыбке:
— Мамка твоя с ножом на папку кинулась и заявила, что в лес к Герману уйдет. А папка твой еще и с соседкой
— Зря ты его оставила с родителями, — резюмирует Святой Отец. — Он же Альфа, в нем силен дух Леса.
— Слишком силен, похоже, — берет с подоконника горшок с фиалкой и горделиво протягивает. Среди листочков замечаю пушистый и колючий росток ели. — Красота, да?
— Иду можно поздравить с пенсией? — Святой Отец проходи к дивану и садится между неистово мычащими родителями. — Как она?
— Вроде справляется, — Чад лениво пожимает плечами. — Внуков бы ей, чтобы отвлечься.
— Горшок оставь, — Святой отец кивает на фиалку.
— Да этому крепышу место в Лесу.
— Пусть этот крепыш останется здесь, — строго заявляет Святой Отец. — Он будет полезен для родителей Полли.
— Ясно, — Чад ставит горшок на стол. — Иммунитет будет вырабатывать.
— Я бы запретил им с вами общаться, но это бесчеловечно лишать их дочери и внуков.
— Каких внуков, Падре? — отвлекаюсь от рассматривания ногтей.
Мама замолкает и возмущенно на меня оглядывается, зло закусив кляп. Без слов понимаю ее посыл: внуков ей да побольше. Вот прям "щас вынь и полож". Она уже устала ждать маленьких пупсиков, а раз снюхалась с тремя волками, то рожай, доча, и не выеживайся. Она только ради внуков и готова терпеть трех зятьев.
— Оставьте нас.
Вздыхаю и плетусь к лестнице, но в душе неиствует волчица, которая требует крови Святого Отца. Ему нельзя доверять! Вырвать бы ему глотку и залить его теплой и густой кровью ковер и паркет. Подозреваю, что он в свою очередь сдерживает в себе желание содрать с меня шкуру и сжечь в святом огне.
Глава 39. Удивительное открытие
Чад спит на кровати, а я, стоя у окна, наблюдаю за ним и вслушиваюсь в размеренное дыхание. Решил вздремнуть, пока Святой Отец приводит в чувство моих родителей. Раскинул руки и сладенько посапывает. Переворачивается на живот, обрастая шерстью, и ворчит волчьей пастью в подушку, дергая задними лапами, которые запутались в штанах.
Освобождаю Чада от хлопковых пут, и его хвост глухо бьет по одеялу. Красивая зверюга, и меня тянет лечь рядом и заключить спящего волка в объятия, но я ограничиваюсь поглаживаниями по шерстистой спине.
Он мой. Как и его братья. Именно сейчас я это осознала. Оставлю их, и жизнь трех оборотней окрасится в тоску по волчице, которая требует развалиться рядом и уткнуться носом в могучую звериную шею. Я этого тоже хочу, но не могу позволить, ведь я обижена.
— У хвоста
Запуская ноготки в густую шерсть и скребу основание хвоста. Чад клокочет от удовольствия и вытягивает задние лапы.
— О, да… Да… Чуть левее…
Через минуту странных ласк он ложится на бок и косит на меня хитрые глаза:
— Хочешь, тоже хвостик почешу?
— Очень сомнительные прелюдии.
— Давай, пока не попробуешь, ты не поймешь.
— Только без приставаний. Ага?
— Почему?
— Во-первых, тут священник, во-вторых, это дом моих родителей, — терпеливо объясняю я.
— И?
— Хвост почесать дам, но не более.
— Ложись, — милостиво ворчит Чад и горячо обещает. — Не буду я к тебе приставать. Мне самому здесь неуютно.
Подозрительно прищурившись, стягиваю платье и через секунду лежу на одеяле настороженной волчицей, прижав уши.
— Расслабься, Полли.
— Это странно. Зачем я согласилась?
— Тебе понравится. Зуб даю.
Чад с хрустом костей садится, но в человека не обращается. Сидит на моей кровати чудищем, запускает когти в шерсть и ласково чешет волчью поясницу. По телу прокатывается волна мурашек, и я удивленно облизываю нос, прищурив глаза. Кажется, что каждая шерстинка на волчьем теле вздрагивает от игривых почесушек.
Затем Чад массирует поясницу, осторожно обхватывает хвост и резким и уверенным движением дергает его на себя. Хруст, что вытягивает весь позвоночник, и я взвизгиваю от испуга, но тут же размякаю на кровати растаявшим желе.
— Что вы тут… — звучит удивленный голос мамы. — Полли! Что он делает с твоим хвостом?!
И только потом в страхе прикрывает рот, когда понимает, что на кровати сидит не человек, а мускулистое, мохнатое и клыкастое чудище.
— Массаж, — навострив уши, отвечает Чад, и лапу с моего хвоста убирает.
— Какие же вы… страшные, — шепчет мама, вглядываясь в морду Чада. — А борода твоя где?
— Да вот она, — Чад сбрасывает шерсть и чешет бороду, и мама с красным лицом пятится и закрывает дверь.
— Штаны надень! — я сползаю с кровати и торопливо облачаюсь в платье. — Чад! Ну, не принято у нас членами светить перед родственниками!
— Да ей после Германа ничего не страшно.
Разворачиваюсь к Чаду, который замирает, запустив в свои патлы пальцы. Он моргает и шепчет:
— Это было лишним, да?
— Это моя мама. Если я начну шутить про Иду сомнительные шутки? — меня начинает потряхивать от гнева.
— Прости.
Гнев сменяется удивлением. Раскаяние Чада искреннее и без лукавства.
— Мне нравятся твои родители и я бы хотел с ними наладить отношения, но они такими оскорблениями в меня сегодня кидались! Блохастый кобель — самое безобидное.
— Конечно, ты их связал, — застегиваю пуговки на платье.
— Выбора не было.
— Но ты все равно извинись.
Чад обиженно натягивает штаны.