Порочное полнолуние
Шрифт:
— Ничего они мне не предлагали, а если бы предлагали, то я не соглашалась, — тихо заверяю я Святого Отца.
Чад оглядывается и хищно улыбается. Похож на стильного хипстера в трауре. Борода аккуратно подстрижена, уложена волоском к волоску и густые патлы тщательно зачесаны и стянуты в пучок на затылке.
А его дружка можно сфотографировать на обложку каталога ритуальных услуг: зализанные с косым пробором волосы, костюмчик по фигуре и маска печали на лице создают образ мрачного аристократа. Только все это игра на публику. Он и есть тот, кто вырвал
Вскакиваю на ватные ноги, отмахнувшись от Святого Отца, и шагаю по траве прочь. Я устала. Похороны и чокнутый священник в маразме высосали из меня последние силы. Ему бы не проповеди читать, а судоку разгадывать в доме престарелых.
— Если ты обязана им жизнью, — вздыхает Святой Отец, — то быть тебе Бесправницей.
Ускоряю шаг. Поминальная трапеза меня не интересует и нет желания оплакивать Боба за столом. Гореть ему в аду на вилах чертей. Возможно, я лишь одна из его жертв.
Зло вышагиваю по тротуару в тенях ясеней и молодых дубов. С ругательствами стягиваю с головы шелковый платок, который сдавил череп тисками, и слышу за спиной шуршание. Оборачиваюсь через плечо. По дороге в мою сторону движется черный хищный кроссовер с массивным бампером и двойными круглыми фарами. Смотрю в холодные глаза водителя и срываюсь с места в обреченном молчании.
Глава 6. Строптивая жертва
Крики застряли в глотке горячими камнями. Открываю рот, а из меня вырывается лишь хриплый свист. Сворачиваю с тротуара в тенистый сквер, где приятно погоревать в прохладе и тишине. Оглядываюсь. Кроссовер притормаживает, и из него выскакивает патлатый и бородатый Чад. Одергивает полы пиджака и с азартной улыбкой кидается в мою сторону.
Сбрасываю туфли. Да что этим двоим надо от меня? Сначала Боб, теперь они! Хоть бы встретить кого-нибудь! Однако в сквер пуст, уныл и мрачен, словно сам тоскует по умершим. Надо вернуться на кладбище.
Я не бегунья и понимаю, что меня в любом случае нагонят. Запоздало корю себя, что стоило по утрам и вечерам выходить на пробежку, чтобы сейчас не задыхаться так от боли в слабых легких. Небольшую фору дает то, что я в походы ходила и есть у меня небольшой запас выносливости, но этого недостаточно, чтобы сбежать от бородатого безумца.
Тону в холодном ужасе, когда слышу за спиной шуршание ткани и размеренное дыхание. Нагнал! Всхлипываю, и меня валят на мягкую траву. Изнутри рвет страхом и запертыми визгами. Только в кошмарах так терзают немые вопли и липкое отчаяние.
А, может, это очередной кошмар? А если и Боб с вином и прогулкой мне приснился? Ну, или же я сейчас ловлю галюцинации в психиатрической больнице под волшебными укольчиками и убегаю на самом деле от санитара. И он ничего плохого не подразумевает под яростной погоней, а лишь хочет помочь, чтобы я себе не навредила.
— Какие мы резвые! — хохочет Чад надо мной и вжимается пахом в ягодицы.
Чувствую его стояк и, взбрыкнув под мужскими руками, бью затылком о
— Сучка.
— Пусти… — сдавленно прошу я, и получаю тяжелой ладонью по заднице.
А потом еще раз. Больно, и не вырваться из крепких и сильных рук. Вместо криков булькаю.
— Поздно дергаться, Полли, — шипит и тащит к машине, за рулем которой в ожидании сидит скучающий Крис.
— Почему? — бью слабыми кулачками по спине.
— Потому, — открывает дверцу и буквально швыряет в салон на заднее сидение, сверкнув глазами.
В истерике нахожу рычажок и в отчаянии дергаю его.
— Она мне нос сломала, — жалуется Чад молчаливому Крису и ныряет в салон.
Забиваюсь в угол и в изумлении наблюдаю, как он с хрустом резко вправляет нос одним уверенным движением. Губы, борода и шея залиты кровью.
— Отпустите меня…
— Нет, — холодно отвечает Крис, глядя в зеркало заднего вида. — Полли, возьми себя в руки.
Да хрена с два я возьму себя в руки! Меня похитили среди бела дня и увозят в неизвестном направлении. Вновь дергаю ручку, а затем с криками, что, наконец, вылетают из меня потоком, бью кулаками по стеклу.
Чад рывком тянет к себе и въедается в губы, стиснув в пальцах левый сосок. Искра боли ныряет в мышцы и пробегает по позвонкам. Замираю под жадными губами и наглым языком, что ворочается в моем рту, и жалобно всхлипываю. Ноги тяжелеют от волны жара.
— Рот на замок, — Чад вглядывается в глаза. — Ты меня услышала?
Сглатываю соленую от крови слюны. Кивает и разжимает пальцы. Охаю и накрываю ладонью горящую болью грудь, скосив взгляд на Чада, который вытирает платком лицо и бороду и распускает волосы. Вьются легкими и небрежными волнами.
— Ни за одной сукой я так не бегал, — откидывается назад и разминает шею.
— Ага, — Крис недовольно смотрит на дорогу, — а еще мы убили смертного, но это так мелочи.
— Насчет этого у меня нет никаких сожалений. И да, убил его ты. Я, так, покусал ласково. До костей.
— Не смог сдержаться, — Крис ухмыляется уголками губ.
Перевожу взгляд с одного мужчины на другого. Холодно, и меня трясет мелкой дрожью. Это их голоса преследовали меня во снах и звали во тьму, которая шумела листвой и оглушала волчьим воем.
— Кто вы такие? — едва слышно спрашиваю я.
— У тебя три попытки, — Чад чешет бороду.
Молчу. Нет. Я не буду говорить вслух жуткую догадку. Чад поворачивает ко мне лицо, и темная радужка его глаз меняет цвет на желтый. На меня смотрит зверь в человечьем обличии.
— Ну? — он вскидывает бровь. — Твой ответ, Полли?
Икаю от испуга и прикрываю рот ладонью. Помнится, я однажды в колледже читала романчик про оборотней сомнительного содержания: каждой главе похотливые кобели в разных позах сношали героиню. И, похоже, меня ждет та же участь: в глазах Чада вижу тень похоти.