Порочное влечение

Бушар Сандра

Стоило ему повернуться, как я поняла кто это — Павел, который оставил мои больничные тапки и халат рядом со странной палкой. Только вот оценивать эту ситуацию времени не было…

Секунда и эта самая палка взорвалась, оглушая все вокруг и задевая, слава Богу, только близ стоящих людей. Я стояла на достаточно приличном расстоянии, чтобы рассмотреть все происходящее дальше в малейших деталях — только вот быстро происходящего и мое совершенное неуместное оцепенения делали из меня немого зрителя-мумию…

Вспыхнувший огонь превратил барную стойку, обвешанную мишурой и плакатами, в горящий факел, который тут же перекинулся на потолок и «салютом» разлетелся по бумажным девизам корпорации в… VIP-отсеки!

Роберт

в этот момент вроде как спал, поэтому пламя перекинулось на его пропитанную коньяком одежду раньше, чем тот успел вскочить с места и я что-то осознать… Это было быстро: сперва вспыхнула рубашка, затем брюки, а диван вообще пылал синим пламенем, словно кто-то пропитал его спиртом. Да и вообще все горело уж слишком неестественно ярко и быстро воспламенялось, словно кто-то пропитал бумагу и декорации водкой или незамерзайкой, запах которой я почувствовала на входе.

Факт оставался фактом: «Кашемир» быстро превращался в плюм, воздуха оставалось все меньше, а мой любимый мужчина все больше походил на факел.

*сакс — старый германский большой боевой нож, вспомогательное оружие ближнего боя. Имеет один из самых опасных острых клинков.

Часть 21

Уже знакомый душераздирающий свист в ушах появился на фоне белой пустоты, окутавшей все вокруг дымкой обманчивого спокойствия и умиротворенности. Тут же две светловолосые девочки с серыми глазами и пухлыми губами протопали мимо маленькими ножками в красных сандалиях с тихим и приглушенным не то смехом, не то плачем… Это было чем-то вроде неожиданной вспышки во время долгого разглядывания пустоты и именно она заставила меня резко и испуганно распахнуть глаза и наткнуться взглядом на белый потолок.

Сперва мысли разбегались быстрее, чем я могла их зафиксировать и осознать, обдумать, понять… Было странно, страшно и необъяснимо больно на душе. Кроме того, физически я чувствовала себя очень-очень плохо: дышать удавалось как-то необычно тяжело и сложно для ноющих легких, в самом теле была невыносимая слабость и даже мысль встать с кровати казалась чем-то на грани фантастики. А еще пугала неизвестность: где я, что происходит, и, главное, — как вообще попала в больницу. В том, что я именно в ней, сомнений не возникало.

— Детка, слава Богу, хоть ты проснулась… — хриплый голос Виолы вывел меня из оцепенения и между тем упал кувалдой на голову, возвращая болезненные воспоминания: взрыв, пожар, всеобщая паника, отключение света, недостаток воздуха… Видимо, меня слишком сильно затрясло, потому что теплая ладонь женщины легла мне на запястье и она тихо прошептала, — Ну-ну… Тебе нельзя нервничать.

— Роберт… — каждая буква отдавала пылающей болью в легкие. Было ощущение, что из тела выкачали всю влагу, да еще и покопались там знатно, так как ныло все до судорог.

Молчание Виолы слишком затянулось и я, преодолевая адскую слабость, все же слегка приподняла голову и натолкнулась на ее полный боли взгляд. Именно так смотрят на безнадежно больных, осужденных на пожизненный срок или тех… у кого только что умер близкий человек.

«Господи, только не это! Нет!» — какой-то шаманской мантрой крутилось у меня в голове, моля, чтобы этот фильм ужасов поскорее закончился и я проснулась в своей постели на личном этаже Роберта.

Жидкость, которой в моем организме и так осталось, по ощущениям, не много, внезапно скопилась в глазах и заслонила обзор, не давая рассмотреть Виолу более детально. Единственное, что мне удалось уловить — на ней было то же платье, что и в роковой день, но волосы были заметно растрепаны и отсутствовал всякий макияж, по крайней мере, тот «роковой», что я видела в «Кашемире». Значит ли это, что я не «проспала» и суток?

— Все не так ужасно, как ты себе напридумывала, Полина. Расслабь лицо и начни уже,

черт побери, дышать! — откашлявшись, женщина попыталась сказать это бодро, но ее дрогнувшая на запястье рука и осипший от волнения голос говорили, что дело как раз очень даже нехорошо, — Роберт жив. Пока, во всяком случае…

— И только это вас и спасает! — тяжелый баритон за спиной женщины заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Виолу, кстати, тоже заметно повело и она медленно повернула голову в сторону неприятного голоса, источник которого мне разглядеть не представлялось никакой возможности, — Наслаждайтесь последними свободными деньками, Полина Мышка. И, да, с пробуждением. Надеюсь, вам хорошо спалось.

— Вам обязательно говорить ей все это в таком состоянии? — до неприличия резко выпалила Виола и тут же повернулась к обескураженной мне, нервно сжав руку, тихо и успокаивающе сказала, — Начнем с хорошего, дорогая. Роберт жив пока и, так как уже прошло два дня с корпоратива, опасность от немцев далеко.

— Пока? — зажмурившись, я выдала эти четыре буквы, больше похожие на скрип замочной скважины, с таким трудом, что слезы все же брызнули из глаз.

— Полина, дело в том, что в тех местах, где одежда была пропитана алкоголем, у него ожоги третьей степени. Но ты не переживай: руки, ноги, лицо — первая степень, а все остальное вторая. Нужна была пересадка кожи, но мы все это уже решили… Теперь дело за докторами и его подсознательным желанием жить! — женщина выдавала мне информацию медленно и легко, словно хотела посеять обманчивый флер неважности разговора, но каждое последующее слово ударяло о голову новым булыжником, затягивая меня куда-то в пропасть своих самых страшных кошмаров, — Еще этот дурацкий дым… пока я бегала за подмогой, он чертовски сильно наглотался его… Вот скажи мне, зачем ТЫ кричала, как сумасшедшая, и побежала в VIP-отсек его спасать? Ты пострадала больше всех, после Роберта и стоявших впритык к самодельной бомбе, из-за своей глупости. Господи, если бы еще и ты погибла, мне было бы страшно ждать пробуждения Шаворского-младшего…

На минуту я зависла не в силах воссоздать в памяти сказанные Виолой слова, ведь воспоминания заканчивались картиной полыхающего Роберта, а дальше… только больница. А вот новый знакомый снова разрушил затянувшееся молчание новой «правдой»:

— Все декорации, мебель и отдельные части интерьера были пропитаны специальным горючим спиртом, не имеющим такого ярко-выраженного запаха, как, например, самогон или водка, а слегка уловимый аромат, чем-то схожий с незамерзайкой. Это новая фармацевтическая химия. И знаете, где проводят подобные эксперименты? Вот неожиданность! В больнице, откуда вы сбежали в день проишествия. Естественно, это совпадения, правда, Полина? — голос мужчины был обманчиво спокойный, вежливый и обходительный. Перед глазами так и стояла улыбка это мерзкого человека, кем бы он ни был, с его нелепыми идиотскими намеками, — Кроме того, именно в тот момент, как ВЫ вошли в клуб, камеры наблюдения волшебным образом перестали записывать и, что бы вы сейчас не придумали себе в оправдание, проверить мы это не можем все равно, увы. Есть только остатки вашего больничного халата и тапок на месте взрыва самодельной бомбы.

Голова шла кругом от полученной информации и, несмотря на то, что сама я, по-видимому, находилась в ужаснейшем положении, большего всего переживала за Роберта. Ведь… Боже, у меня было столько возможностей поговорить с ним, понять, принять, простить, помочь стать лучшей версией себя. А что сделала я?.. Ушла, но «обещала вернуться»… Разве после этого я лучше его Жанн, Даян и всех прочих девушек на раз, ищущих легких и простых отношений?.. Только вот теперь возвращаться возможно будет и не к кому, любить будет не кого, понимать, прощать, ругать, ненавидеть… У меня больше не будет Роберта Шаворского… Ни завтра, ни через неделю, ни через год… Никогда…