Порочные намерения
Шрифт:
— Если бы я это знал, я не нуждался бы в вас. Я хочу, чтобы вы узнали, кто убил моего брата. Это должен быть кто-то из гостей…
— Четвертой части которых уже нет в живых! — воскликнула Эм с отвращением. — Вы не можете ожидать, Что теперь я найду ответы. Свидетелей, кроме вашей матери, нет, а она не знает, кого она видела.
— Не знает? — спросил Варкур, угрожающе сузив глаза. — Я думаю, что она скрывает это от всех нас. Но сейчас это не важно. Существовал еще один свидетель — совесть преступника. Я видел, как действует на людей ваша магия. Они верят, что вы
Эм уставилась на него. Будь все проклято. Он не верит, что драгоценности по праву принадлежат ей. Вдруг у нее закружилась голова. Внезапно все показалось нереальным — глобус, лорд Варкур, его безумное предложение. Она не может сказать ему правду. Он возненавидит ее, возненавидит навсегда, даже если и не поверит ей, а если поверит, будет еще хуже, потому что произойдет разрыв между отцом и сыном, и здесь уже никто ничего не сможет поделать. Стоит ли правда того?
Большую часть своей жизни она прожила в отвратительной лжи и могла с уверенностью сказать, что, если ложь скрывает еще более мерзкую правду, она предпочла бы никогда не знать этой правды. Но она узнала правду, и это придало ей смелости совершить самую большую ошибку в жизни. Гораздо лучше было бы всегда верить, что она — бедная родственница. Нет, существуют такие разновидности правды, которым лучше оставаться сокрытыми.
— Думаю, я не смогу ничего узнать для вас — прошло уже столько времени, — сказала она.
Он скривился.
— Попытайтесь — для меня, Мерри. Обещайте, что вы попытаетесь.
— Я не Мерри, — тихо сказала она. — Мерри не существует. Вы это знаете.
Его улыбка стала еще горше.
— Для меня вы всегда были Мерри. Помогите мне.
Он готов был дать ей все — свободу действий, обещание молчаливой поддержки. Она не смогла бы отказать ему, даже если бы ради его же пользы порвала с ним отношения.
— Я попробую, — сказала она.
— Вы клянетесь вашей жизнью?
Горло ее сжалось.
— Клянусь своей жизнью, что я попытаюсь помочь вам. — Каждое слово она произносила совершенно серьезно, хотя и знала, что ему этого не понять.
— Я пришел сюда по другой причине, — резко сказал он. — Я пришел потому, что вы мне нужны. Я не мог больше прожить и часа, не увидев вас, не насладившись вами, не овладев вами. Вы похитили у меня здравый смысл, или, точнее, вы стали моим здравым смыслом. Не знаю, что именно произошло. Поцелуйте меня, Эммелина, — прошептал он, впиваясь в нее горящими глазами.
Она подняла вуаль, и на мгновение, пока ее глаза не приспособились к слишком яркому свету ламп, все показалось ей ослепительным. Она привстала на цыпочки и поцеловала его. Она сделала это не потому, что боялась его или надеялась, что он сделает то, чего ей хочется, хотя и то и другое было достаточной причиной. Нет, она поцеловала его потому, что ее охватило желание ощутить его губы на своих губах. Она поцеловала его потому,
И тут она поняла, что погибла целиком и полностью.
На мгновение его горячие губы оставались неподвижными, потом, словно она разбудила его, они зашевелились с настойчивостью, от которой у нее голова пошла кругом, а он привлек ее в свои объятия, завладевая ею все больше и больше. Он подталкивал ее к изогнутой стене глобуса. Нетерпение его губ и рук лишило ее возможности дышать, лишило ее возможности думать, жар его тела обжигал ее.
Кринолин не мог помешать ему, потому что она была в своем вдовьем траурном платье, и он протиснул колено между ее ног, от чего желание пронзило ее, как копьем, а губы его все брали и брали. Она раскрыла свои губы, и его язык проскользнул между ними, между ее зубами, словно он хотел выпить всю ее сущность. Наконец она совладала с головокружением и смогла отодвинуться.
— Не здесь, — сказала она. — Здесь нельзя.
— Я отослал сторожа, — сказал он. — Можно — и нужно.
Она сжала руками тонкую ткань его пальто.
— Я уже сказала, что не могу предложить вам отпущение грехов.
— Я не ищу отпущения грехов, — ответил он. — Я не сомневаюсь, что мне слишком поздно искать его. Я хочу только забыться, хотя бы на время.
Эм положила ладони ему на грудь и оттолкнула его достаточно сильно, чтобы он отступил на шаг.
— Тогда найдите себе какую-нибудь шлюху. — Она не может пойти на это. Она не смеет, иначе потеряет себя.
— Мерри… Эммелина, — проговорил он. Он закрыл глаза, глубокие морщины пролегли по его лицу. На мгновение Эм увидела его таким, каким он будет, постарев, — усталым и сломленным. Нет! Он будет таким же сильным, будет бороться с судьбой до могилы с той же отчаянной решимостью. — Вы дразнили меня вашим телом с того самого раза, когда мы впервые обменялись парой слов. Вы приняли мои ласки, когда были привязаны к кровати. Какую игру вы ведете, почему отталкиваете меня сейчас?
— Я дразнила вас, когда это ничего не значило, — возразила она, резкость этих слов разрывала ей горло. — Я и представить себе не могла, будто это может что-то значить. А теперь — значит. Я не могу быть вашим болеутоляющим средством, даже если мне придется заплатить за это всем, ради чего я трудилась, потому что это разрушит меня.
— Что вы хотите этим сказать? — осведомился он.
— Я хочу сказать, что это важно для меня, дурачок вы этакий. И я не могу больше играть с этим.
— А кто сказал, что я играю? Я никогда в жизни не был так серьезен. — Она и ахнуть не успела, как он подошел к ней, привлек ее к себе, поднял и усадил на перила спиной к опорной балке, нашел ее губы и закинул ей голову назад, крепко прижав ее к этой балке. Она схватила его за плечи, а он задрал ее юбки нетерпеливыми руками.
— Варкур… — начала она.
— Томас. Я хочу слышать, как вы называете меня Томасом.
Сбитая с толку, она сразу же утратила нить своих возражений. Но прикосновение теплой кожи его перчатки к внутренней части ее бедра снова вызвало их к жизни.