Порочный круг
Шрифт:
— Мне кажется, — снова шепнул Скорпион, — что директора компаний тоже не дураки — они поделили звезды без особой драки, а значит и без особых надежд. Ведь кто-то же отлично понимает — раз уж нас пригласили к себе на обед людоеды, значит, они проголодались до такой степени, что не могут выйти на охоту самолично.
Это изречение мне понравилось. Я усмехнулся, и ободренный этим Скорпион заговорил более громко:
— А ты заметил, что ни одно сколько-нибудь значительное промышленное судно не входит в наш флот? Это означает, что руководители колонизации откровенно
— Хватит, — я махнул рукой на своего товарища, — вот уже целые сутки мы говорим о банальных истинах. У меня уже голова раскалывается.
— Ах, извините, ваше преосвященство... — Скорпион хотел было даже сделать некое подобие реверанса, но вовремя одумался.
— Изыди,! — Я даже слегка оттолкнул его, благо мы остались одни у дверей моей каюты.
— ! — Крикнул Скорпион в закрывавшийся дверной проем победным голосом.
* * *
Объявление боевой готовности лишило меня спокойного сна. Проснувшись в три часа ночи оттого, что мне приснился полный разгром нашего флота, я сначала маялся Й своих апартаментах, а затем, взяв в руки блокнот и карандаш, телепортировался в экологическую зону.
Озеро курилось туманом — воздух был весьма холодным после ночного цикла производства энергии за счет накопленного за день тепла. Поежившись, я уселся на косогоре и принялся слушать, как в пелене, поднимающейся от воды, шлепали окуни, гоняя стайки мальков. Когда немного посветлело, я принялся читать свои записи. Чем дольше я занимался этим, тем более ироничным становилось мое настроение. Наконец, дойдя до двенадцатой страницы из тридцати, вымученных мною за последний месяц, я принялся отрывать по одному листочку и испепелять их в малом пламени лучевого клинка, пользуясь тем, что начавший уже редеть туман, был еще достаточно насыщенным для поглощения инфракрасного излучения, и тревога не могла поднять на ноги аварийную пожарную команду киберов.
Вот в руках моих, под неожиданно поднявшимся ветром — включили мощные вентиляторы — затрепетала последняя заметка о купающемся мальчике. В этот момент заработал основной осветитель, что должно было означать восход солнца. Ранние птахи, щебетавшие было в предрассветных сумерках, теперь замолкли, и песок йод моими босыми ногами быстро накапливал тепло рукотворного светила. Еще раз я прочитал о мальчике, и в голове моей вдруг пронеслись яркие картинки: "зажатая дувалами грязная улочка южного городка; два малолетних оборванца, копошащиеся в колее, пробитой колесами повозок..." Я схватил блокнот, отброшенный было в сторону, и начал записывать мелькающие образы нетерпеливым, корявым почерком.
Два мальчика сидели на обочине дороги и вместе трудились над конусом пыли. Они запускали ладошки в прокаленный солнцем сероватый песок и ссыпали его на вершину горки.
Мальчики были близнецами. Но кроме одинаковых черт лица, одинаковых жестов, даже царапины на грязных коленках были удивительно похожи. Мальчики подпевали себе под нос
— Эй, — он легонько ткнул своим посохом одного из строителей под тощую попку, — как поживаете, плотняжки?
— Дедушка Иаков! Дедушка Иаков! — заголосили в унисон мальчики и радостно запрыгали вокруг старца.
— Тише, тише вы, окаянные. — Старик шутя погрозил палкой. — Где отец?
— Работает, — пожал плечами один мальчик.
— Он приходит после заката, — добавил второй и подергал деда за плащ, умоляюще глядя ему в глаза.
— Голодные, небось? — проворчал старик.
Мальчики молчали. Дед достал из-за пазухи лепешку. Ребятишки протянули было худые руки, но старик хлопнул по ним, крикнув грозно:
— А ну!
Он разломил лепешку пополам. Посмотрев на две части, большую старик снова вложил за пазуху, а другая была отдана на съедение оборванцам.
— А что мать-то делает? — Старик вдруг стал энергичным и схватил одного из мальчика за шиворот: — Ну отвечай же! Да не спешите, подавитесь!
— Она прядет... — слегка поперхнувшись, ответил ребенок, вернее, о произнесенном можно было только догадываться, так как рот его был набит до отказа.
— Что ты лопочешь? — Дед нетерпеливо потряс клюкой.
— Мать с утра села прясть шерсть — отец вчера овец брил.
— Так что же она вас не накормила? — Старик быстро пошел вперед, и мальчики были вынуждены поспевать за ним, подбирая на ходу дырявые рубахи, грозившие свалиться с худых плеч. Старик нахмурил брови. Он знал, что дети боялись свою мать. Хотя она никогда не била их, но странная манера говорить с близнецами, как с одним ребенком и периодические приступы прострации пугали мальчиков. Вот и сейчас, стоило детям появиться на пороге дома, как мать, сидящая в полутьме, встала и взяла одного из мальчиков за руку, совершенно не замечая другого ребенка:
— Ах, сынок мой маленький, ты, наверное, голодный?
— А меня ты не видишь? — крикнул фальцетом старик. Женщина вздрогнула и сделала шаг назад:
— Ах, простите, батюшка, заработалась я...
Она поцеловала старика, но тот только покачал головой. Мать тем временем схватила за руку уже другого сына:
— Ну что же ты не отвечаешь, солнышко мое?
— Спасибо, мама, — выдавило из себя дитя, пытаясь освободить свою ладонь из сильных пальцев женщины. Показав на брата, он добавил:
— Нас дедушка накормил.
Но мать упорно глядела мимо второго близнеца:
— Пойдем же, я накормлю тебя.
И она усадила одного мальчика за стол и поставила перед ним плошку с простоквашей. Рядом сел его братишка, и они принялись уплетать еду из одной миски, иногда сталкиваясь головами, будто два кутенка. Но женщина смотрела только на одного ребенка и улыбалась той загадочной улыбкой, которая предшествовала обычно глубокому забытью, когда она не реагировала на окружающих, а шептала что-то себе под нос, будто разговаривая с кем-то вне этой комнаты и вообще вне этого мира.