Порочный круг
Шрифт:
— Очень неприятно. Перестаньте орать на меня.
— Не кричать!? — Она возмущенно всплеснула руками и посмотрела по сторонам, будто ища поддержку у абстрактной аудитории. — Вы отбились от рук. Вас прикончить мало! — И полковник Крайт сложила ладони, будто обхватила шею приговоренного к удушению человека.
"Интересная бабенка, — подумал я, устраиваясь напротив нее в жестком креслице, — она произвела на меня впечатление".
— Я напугала вас? — С этим словами представительница генерального штаба встала со своего места, зашла мне за спину. Мне почудилось, что не будь на мне скафандра, она бы и в самом деле набросила бы мне на шею удавку. Рассмеявшись такой мысли, я ответил:
— Напротив.
— Это хорошо. — Она тяжело вздохнула. — Давайте теперь поговорим серьезно.
— Давайте.
— И не иронизируйте, пожалуйста.
Я кивнул, и она деловито принялась излагать свою точку зрения:
— Ваше решение увести за собой целую армию главнокомандующий расценивает как невиданный случай дезертирства и неслыханное предательство. У меня с собой приказ о вашем аресте и об аресте ваших соратников. Но даже такой дремучий догматик, как наш главнокомандующий, понимает, что вас не удержать никакой силой. Вернее, у нас нет никакой силы, чтобы задержать вас. Поэтому у меня есть другой приказ: объявить поход на систему Плеяд. Тем самым мы придадим официальную окраску вашему бегству и успокоим общественность...
— Но мы ни от кого не убегаем...
— Прекратите вашу демагогию. Не желаю влезать в ваши проблемы.
— Вы всегда не желали влезать в наши проблемы, а только требовали, требовали, требовали до бесконечности...
— Я еще раз повторяю: я не уполномочена вести переговоры...
— А что же мы, по-вашему, делаем?
Она вскочила и направилась к выходу:
— Вы никуда от нас не денетесь. Понадобится — мы наштампуем новые тысячи солдат. И никто никогда не будет спрашивать вашего согласия. И вы не сможете не прийти к нам на помощь. Я разбираюсь в психологии. Вы прокляли настоящих людей, но вы готовы отдать за них себя до конца. Вы сделаете это, повинуясь заложенному в вас инстинкту — самопожертвование ради других. Именно наличие этого противоестественного для человека качества является гордостью наших селекционеров... Вы удачный эксперимент селекции...
— Ни слова больше или...
— Ты не убьешь меня, потому что я говорю правду.
Полковник Крайт ушла, а я остался один в пустой каюте, с опустошенным разумом, с опустошенной душой. А потом я выпил много вина и заснул. И странный сон привиделся мне.
Из далека, из далече, да неведомо куда
Шел Иван-чудной, навстречу ему старая карга.
Молвит древняя старушка, опустившись на пенек:
"Ох, устала я, Ванюшка. Дай-ка мне воды глоток..."
И напившись, и наевшись говорит она ему,
На клюку свою опершись, тыча пальцем в синеву:
"На закате коршун реет, там беду свою найдешь!
Воротись домой скорее, а иначе — пропадешь!"
Но Иван махнул рукою: "Пропадать, так пропадать!
Я рожден дурной порою — мне век счастья не видать.
Я бегу по белу свету от себя и от людей.
И нигде покоя нету бедной душеньке моей.
Нет с собой покончить мочи, и нет мочи дальше жить.
Под покровом темной ночи любо голову сложить.
Иль в дыму чадной лучины от тифозного огня,
Но без видимой причины избегает смерть меня".
А в ответ ему старушка: "Я всегда иду с тобой.
Я ведь смерть твоя, Ванюшка, только ты, увы, не мой.
У меня тебя отняли заговором колдуны,
Твою душу променяли на настой плакун-травы.
Был бы не заговоренный — я б тебя взяла с собой,
В край, где воздух напоенный безмятежною тоской.
Бесконечное блаженство — бесконечно горевать,
Познавая совершенство, познавая благодать.
Ты лишенный этой доли. Там, где коршун на закате,
Мы расстанемся с тобою и меня не стоит звати.
Можешь выть, как волчья стая — все одно я не приду.
У
Я изо всех сил пытался затаиться. Убежал на орбиту и не хотел никого ни видеть, ни слышать, продержавшись так двадцать дней. Собственно, мне и не надо было особо суетиться. Кардинал Фабиан, в силу собственной кончины, более не мог подвигать меня на благородные поступки, а командор Фобос сдал бразды правления командору Скорпиону и его соратнику, командиру одного из крейсеров — Ворону. Последний был давним приятелем Скорпиона, но лично я знал о Вороне только то, что он любитель оливье. Впрочем, судьба проекта меня уже не волновала — коль военная машина пришла в движение, ее уже не остановить — слишком велика масса, порождающая поистине грандиозную инерцию. Кроме того, потуги генштаба вернуть нашу деятельность в формально-официальное русло увенчались успехом. Теперь мы не порываем с человечеством, а "призваны выполнить стратегическую задачу по устранению тактической угрозы". Население планет ни фига не понимало, что означает эта формулировка, но подобрело к нам, резонно полагая, что добилось своего — нас посылают подальше к чертовой матери с большой долей вероятности, что мы не вернемся.
Однако меня все время домогались. Хотя главнокомандующий и назначил полковника Крайта представителем генштаба, она более не желала общаться со мной лично, но ее кибер, перегруженный инструкциями, засорявшими и без того убогий разум, обивал порог моей каюты, чем доводил меня до белого каления. Не было сомнений, что таким образом бабенка со змеиной фамилией мстила мне. Вторым типом домогателей были журналисты. Давать интервью кому-либо я отказывался, или начинал поливать таким смачным рифмованным матом, что даже самый отважный режиссер не выпустил бы мои речи в эфир. Самое интересное, что мне после таких излияний нисколько не становилось легче. Между прочим, мне то и дело докладывали, что записи с моими нецензурными опусами вдруг начали пользоваться бешеной популярностью и загоняются с черных аукционов за бешеные деньги. В ответ я краснел, махал руками и ужасался содеянному.
Сомнения глодали мои кости. "Надо ли вообще было действовать? — думалось мне время от времени. — Затаился бы, и все утряслось само собой". Но тут же в голову приходила другая мысль — я не мог поступить иначе. Сколько раз я составлял прежде подробный план действий, но реальные события поворачивались не тем боком, каким было предписано...
А еще эти сны! Каждую ночь я вытворял черт знает что с Альтаир. Причем со временем моя тяга к этому существу почти не убавлялась. Но это была отнюдь не любовь. Она просто околдовала меня. Я прекрасно понимал пагубность своего состояния, но был не в силах пресечь свои сновидения медикаментозным или иным путем, весь день твердя: "Выбрось из головы эти глупости", — но поглядывая на стрелки часов, предвкушая наслаждение. И, едва я засыпал, как она являлась ко мне, принималась расстегивать мою одежду и касаться холодными, тонкими пальчиками моих сокровенных мест, и я тоже предавался бурной страсти, а проснувшись, ощущал такую усталость в теле, будто действительно провел с ней целую ночь, не сомкнув глаз.
Помнится, на десятый день моего затворничества меня добивалась чета Полукаровых, говоря что-то о репрессиях против их сторонников, но я как раз только встал с постели и был настолько обалдевшим, что не удосужился выслушать ни Эфи, ни Серегу. Потом, конечно, я спохватился и связался с ними, но Эфи холодным голосом сказала, мол, уже поздно — сотня их сторонников никогда не поднимется на борт кораблей, чтобы присоединиться к нашему флоту. И произнесено это было с таким укором, что не оставалось сомнений, кого она считает главным виновником случившегося. От этого мне стало еще более тоскливо.