Порог открытой двери
Шрифт:
Иван Васильевич посмотрел на него удивленно, но согласился:
— Иди, конечно, если нужно, время еще есть. Машина придет часа через два, не раньше.
Раджа незаметно исчез за углом. Остальные лениво потянулись к дому.
Тропинку в овраг он нашел не сразу. Видно, не часто ходили по ней люди. А Раджа помнил, что Любин отец живет в низине возле Студеного ключа. Так говорила Люба.
Поплутал среди пустых картофельных огородов, где каждая полоска земли была аккуратно обложена камнями, забрел на задворки бондарной мастерской и пожалел,
Потом услыхал редкий собачий лай и пошел на него. Раджа помнил и то, что других собак в поселке нет.
Узкая, заросшая седой прошлогодней колючкой тропа нырнула вниз с разбега. Если бы не ребристые камни, прочно вросшие в землю, по ней и козе не спуститься. Внизу прямо к обрыву прилепился очень странный дом: словно полдесятка кубиков разной величины, составленных вместе. Пристройки, сараюшки — все в одной куче. Огорода возле дома нет. Только вдоль завалинки тянется узкая насыпная грядка с прошлогодними гремучими головками мака. Неподалеку бежит светлый и чистый ключ, а дом вплотную обступили красновато-сизые кусты елохи и шиповника. Никого не видно и не слышно. Собаки смолкли.
Раджа спустился вниз и не очень уверенно пошел к дому. Не поймешь, где у них тут вход?
Дорогу ему молча загородил огромный пес в медвежьей клочкастой шерсти. Раджа в жизни не видел таких собак! Морда у пса тоже медвежья: короткая, с крошечными глазками и круглыми, утонувшими в шерсти ушами. Пес не залаял, даже не зарычал, только еле приметно наморщил губы. Но Раджа понял: с места двигаться нельзя, и замер, проклиная себя за то, что пошел сюда. Ну подумаешь, попало бы лишний раз от матери за то, что записку потерял. Впервой, что ли…
— Шурик, ко мне! — позвал из-за кустов низкий мужской голос, и пса как не бывало на тропинке, — Какого это гостя нам бог послал, покажись!
Раджа сделал несколько шагов вперед, все еще не видя, кто отозвал собаку.
— Э… да это, никак, сынок малопочтенной Ханифы Бекбулатовны? Так, что ли?
Кусты раздвинулись, и перед мальчиком оказался мужчина вполне под стать своему псу. Раджа не зря мечтал о боксе, он понимал, что такое сила, и мог ее рассмотреть в человеке с первого взгляда. Он втайне преклонялся перед спортивным разрядом Ивана Васильевича, уважал его. Но этот человек, подумалось, мог бы, наверное, сшибить их командира одним движением руки. Невысокий, кряжистый, весь какой-то дремучий, словно вековая лиственница, выросшая на ветру.
— Идем уж в дом, коли пожаловал, — не слишком-то дружелюбно пригласил он Раджу. — Собак не бойся, при мне не тронут.
Они нырнули в низкую, обитую нерпичьей шкурой дверь и оказались в чистой и довольно просторной горнице. Половину горницы занимала огромная беленая печь, а на лавках лежали мохнатые волчьи шкуры. Солнце отражалось в медном боку самовара, стоявшего на столе.
— Агафья,
Из-за печи спокойно вышла Люба, улыбнулась Радже, и ему стало легче — в обиду не даст.
— Ну, чего ты, отец, пугаешь его? Вот глупый… — сказала Люба, — Сегодня ведь и не пил ты ничего. Принеси-ка лучше икры и балыка с погреба, я гостя чаем угощу.
— Не надо мне чая, я ненадолго! — заторопился Раджа, — Мне только письмо передать.
Он вынул все ту же скомканную записку я отдал ее Любиному отцу. Тот посмотрел, усмехнулся в бороду:
— Одын-пят, значит? Добрая цена! Погреет руки Ханифа Бекбулатовна! Ты как считаешь? Небось и тебе с того барыша перепадет малая толика?
— Ничего мне не перепадет! И вот что… вы не говорите так о матери, понятно? — достаточно твердо потребовал Раджа. — Нас ведь у нее шестеро, а она — одна. От батьки два года и писем нет, не то чтобы денег. А вы… «погреет руки»!
Раджа и сам не знал, откуда у него вдруг смелость взялась? Может, помогло молчаливое сочувствие Любы?
А отец ее вдруг громко расхохотался:
— Ох-хо-хо! Вот за это люблю! Вот это по-мужски! Нет… за такое дело и выпить не грех! Любаша, собери-ка там чего ни того, а я на погреб слазаю.
Люба тихо и сноровисто заходила по комнате, и Раджа оглянуться не успел, как стол был уже накрыт. Оказалась на нем рубленая морская капуста с луком, вареная оленина, копченая медвежатина. А потом еще янтарная кетовая икра и балык. Среди всего этого — вполне городская бутылка со спиртом. Ведерный самовар поставил Любин отец — не дал дочке и с места его стронуть.
— Однако хоть ты и мужик что надо, спирта я тебе не дам. Рано, — сказал Любин отец и налил полстакана одному себе. — Возьми-ка вот лучше на конфеты. Бери, бери! Я не обеднею.
Он неловко протянул Радже пятерку. Но напрасно волновался, что тот не возьмет, — Раджа и не представлял, как это можно отказаться от денег, да еще таких больших.
— Спасибо, — сказал Раджа и поскорее убрал деньги подальше: не передумал бы этот странный человек.
Бородач посмотрел на него пристально и чуть принахмурился, но тут же поднял стакан и выпил, не поморщившись, все до дна.
Самовар вскипел, Люба налила Радже чаю и сама уселась рядом с ним. Она совсем не стеснялась присутствия чужого мальчика. Радже вначале было неловко от такого соседства, но кетовая икра оказалась такой вкусной, что он забыл про все и только успевал намазывать ее на хлеб.
Между тем Любин отец добавил еще раза два по полстакана и вдруг загоревал:
— Любонька моя, доченька родная, сердишься на меня, да? Не сердись, золотко! Я же не с радости пью… А что на базар с рыбой езжу — так и это ведь все для тебя! Чтобы не говорили люди, что ты сирота бедная. Не нравится это Данилу? Да и леший с ним! Нужен он мне…
— Отец, — попросила Люба, — не надо сейчас! У нас гость, ты забыл? И все это ты говорил уже тысячу раз, И столько же раз я тебе отвечала, что деньги мне ни к чему. Лучше бы жили мы, как все люди в нашем поселке. Да что с тобой толковать? Ничего ты понять не хочешь!