Порог
Шрифт:
Парень улыбается.
— Я тебе почищу.
— Сковороды нет.
— У нас есть. Долго ли принести. Мы тут недалеко, внизу живем.
Нет, видно, он так просто не отстанет. Тоня протягивает ему рубль.
Парень решительно отстраняется.
— С тебя мне брать нельзя. Ты моего брата учишь.
— Как его фамилия?
— Копылов. На меня походит, только ростом не вышел.
— Самовольный парнишка.
— Есть маленько. Да ведь без отца, без матери. Вдвоем живем.
— Слышала. А как звать
— Егором.
— Что ж ты в дверях встал? Проходи, гостем будешь.
Егор оставляет корзину в кухне. Низко наклонившись в дверях, проходит в комнату. Сапоги у него огромные, в береговой глине. Он садится, подобрав ноги под табурет. Фуражку не снимает.
— Ты, Егор, посиди, отдохни, если хочешь, а мне работать надо.
— Я пособлю тебе.
— Ничего не получится. Я заниматься буду.
Тоня опять садится за тетради. Егор подходит к подоконнику.
— Это пошто у тебя?
— Зеркальце такое.
— А я посчитал процигар. Вот, думаю, дивно — девка, а курит. — Егор кладет зеркальце на место. — А это что?
— Пудра.
— Пахнет, однако, ладно. — Берет в руки флакон духов «Кармен». — Портрет чей-то. Не наша, видать, какая-то?
— Ты угадал.
Егор вынимает из кармана газету, отрывает узкий клочок, свертывает цигарку.
— Здесь не кури, — просит Тоня. — Ты уйдешь, а мне всю ночь дышать дымом.
— Тогда не стану. Ты что пишешь?
— Тетради проверяю. А шапку, когда в дом входишь, надо снимать.
Он стаскивает с головы фуражку, приглаживает пятерней всклокоченные рыжие волосы. Осторожно берет со стола журнал «Огонек», рассматривает картинки, удивленно хмыкает.
— Это кто ж такой? То ли зверь какой?
— Жирафа.
— Ну, шея!..
— А ты что, читать не умеешь?
— Туго. В малолетстве ладно читал, а теперь забывать стал.
— Кем ты работаешь?
— Конюхом. — Помолчав немного, продолжает: — Я к лошадям сызмальства любовь имею. Они мне и учиться не дали. Дружки в школу, а я на конюшню. Самое милое для меня удовольствие. Мать за уши драла, а я опять за свое.
— Егор, я исправила правильное на неправильное.
— Мешаю? Все, молчу.
На цыпочках он удаляется на кухню. Скрипнула половица. Звякнула тарелка. Слышно, как льется вода в таз.
— Егор, ты что там возишься?
— Ты делай свое дело. Делай. Я рыбу почищу.
Тоня забывает о нем. Минут через двадцать он склоняется над ее плечом.
— Все пишешь?
— Пишу. Такая уж моя работа. Слушай, Егор, а Клюквинка от нас далеко?
— Клюквинка? Ничего не далеко. По Оби подняться, сперва будет Светлая. Это протока, значит. Потом Журавлиная. А там и Курья. По ней влево взять — и Клюквинка.
— Ну что ж, спасибо.
Егор еще раз заглядывает в тетради, надевает фуражку.
— Будь здоровенька. Гуляй к нам.
22
Против
Из кузова спрыгивает на землю Борис. Галстук у него сбился на сторону. Тоня уходит от окна в свою комнату. Через минуту стук в дверь.
— Можно к тебе. Мы вещи привезли.
Борис терпеливо ждет, что она скажет. А что она может сказать?
— Вещи? Ну, что ж…
Он хмурится, резко поворачивается и уходит. Рассердился. Но вещи — это теперь его дело. Пусть ставит у себя, что угодно, хоть живого слона.
За дверью — топот ног. Негромкий, но энергичный голос Бориса:
— Сюда… Еще немного подвиньте. Пройдет… Потише — лак. Не поцарапайте… Хорош!
Просовывает голову в Тонину комнату.
— Можно к тебе кровать? Или хотя бы диван?
Тоня равнодушно:
— Мне ничего не надо.
— Но здесь некуда. Не загораживать же окна…
Борис не уходит. Тоне приходится согласиться.
Двое незнакомых мужчин вносят диван и придвигают его к стене. Придвинув, выходят на цыпочках, как будто в комнате больной.
И снова четкий голос Бориса:
— Присаживайтесь.
Звенят стаканы…
— Луковичку бы.
— Поищем.
— Э, не ставить, не ставить.
Слышно, как жуют.
— А хозяюшка не составит компанию?
— Ей нездоровится.
А хозяюшка в это время сидит на раскладушке и бессмысленно глядит в задачник. Новые вещи… К чему они? Как насмешка. Они — мертвые, в них никакой радости.
Опять является Борис.
— Тоня, может быть, с нами? Вот люди говорят — обмыть надо.
— Обмывайте.
— Не хорошо так. Не хорошо…
Конечно, он не только о том, что надо выйти к людям, а еще и о другом. Должно быть, хочет воспользоваться случаем для примирения. Ну, что ж, она выйдет, но не для него, а для людей. Зачем ей показывать себя букой?
На новом круглом столе бутылка водки и наливка. Вишневая. Тонина любимая. Душистая. Значит, он заранее все продумал. Тоню усаживают на только что привезенный холодный еще стул.
— Знакомьтесь, — приглашает Борис. — Моя жена.
Он произносит слово «жена» и смотрит испытующе в лицо Тоне. Как она к этому отнесется. А Тоня оборачивается к незнакомым мужчинам.
Один маленький, в старой стеганке. Ему лет сорок, но он уже потрепанный жизнью, с глубокими морщинами на худом лице, какой-то коротенький, словно обрубленный. Другой — плотный, рослый, в сером шерстяном свитере, со спокойной сдержанной улыбкой.