Порох из драконьих костей

Аренев Владимир Константинович

— Слушай, — не поняла Марта, — но если без ордеров — что они могут? Зашли-вышли, разве нет?

— Без ордеров — зато с огн и выми собаками!

Огнивых собак Марта вживую никогда не видела, только по телевизору. Это были громадные, с телёнка, твари — чёрные, с лемурьими глазами и клыкастыми мордами. Драконьи кости, токсичные или нейтрализованные, они чуяли лучше, чем свинья трюфели.

— Насыщенный вторник намечается, — сказал Стефан-Николай. — И каков, снова спрошу, план?

Чистюля вкратце изложил, пока Марта отпирала замок. Кости следовало немедленно унести из гаражей и перепрятать. Поскольку же у Чистюли их прятать не было никакой возможности — вот очень удачно рядом оказался Стефан-Николай.

— Как

там твоя сеструха? Ты вроде говорил, пошла на поправку?

Тот посмотрел на часы:

— Пошла — а в данный момент, думается мне, уже и вошла под кров нашей благословенной школы. Куда, к слову, хотелось бы попасть и мне… ну, хотя бы к середине первого урока.

Только Стефан-Николай в таких случаях вообще являлся на урок, любой нормальный школьник переждал бы во дворе или в парке напротив. Но спорить или переубеждать толку не было, это Марта с Чистюлей уже давно усвоили.

Они спешно разобрали вавилонскую башню, загрузили трофеи в сумки — а Марте, чтобы всё утащить, пришлось поменять свою обычную школьную сумку на позапрошлогодний рюкзак, висевший здесь же, на вешалке.

Навели творческий беспорядок, заперли гараж и поспешили по маршала Нахмансона, затем свернули у парка, срезали через школьный стадион, выскользнули через дырку в заборе…

— Марта! — крикнула Ника. — Ну Марта же! А я тебе и звонить собиралась!

Дальше вдоль забора, у въезда в школьный двор, стоял приземистый автобус с табличкой «ДЕТИ». В него медленно, словно арестанты, входили одиннадцатиклассники. У квадратной его морды стояли Штоц и Жаба. Жаба пыжилась, багровела бородавками, вздымала подбородки и пучила глаза. Штоц, судя по его тону и жестам, был вежлив и непреклонен.

— Мы же чуть не уехали! — подбежала Ника. — Потом бы сами добирались, через полгорода.

— Вот ты молодец, — сказал ей Стефан-Николай. — Заботливая какая. Что бы мы без тебя делали.

Ника уже хотела ответить — достойно, остроумно и безжалостно, — однако вмешалась Марта.

— Это надолго, не знаешь?

— Да как в прошлом году, наверное. Несколько часов — и отпустят, на уроки не надо, сразу по домам. Пойдём, я тебе место заняла.

Марта оглянулась на богатырей. Иди-иди, сделал ей рукой Чистюля. Сам он явно целился сигануть в кусты, дабы избегнуть скорбной участи, но тут Штоц оборол наконец Жабу и заметил их со Стефаном-Николаем. Бежать было никак нельзя, даже Чистюля это понял. Он нацепил на лицо бодренькую улыбочку — уроков не будет, ура-ура! — и пошёл вслед за Мартой и Никой.

В автобусе было тесно, пахло бензином и потом, многие зевали, а Клаус даже и спал, упершись одним ухом, как гигантской присоской, в стекло. На Никиных местах уже сидели Артурчик с Эриком, о чём-то вполголоса перешёптывались. Ника, злая после общения со Стефаном-Николаем, рявкнула на них так, что оба, спотыкаясь, поспешили освободить сидения.

И только тут девочки заметили в конце прохода, у водительской кабины, молодого господина Вегнера. Он стоял вполоборота к ним и о чём-то беседовал с медсестричкой, которая иногда подменяла госпожу Бихальскую, школьную врачиху. Рука господина Вегнера небрежно лежала на спинке сиденья, совсем близко от плеч и шеи медсестрички, и вообще, судя по всему, обсуждали они отнюдь не распространение инфекционных заболеваний в осенне-зимний период среди учащихся старших классов.

Ника побледнела, закусила губу и втиснулась подальше в угол, под самое окно. Марта села рядом, запихнула под сидение рюкзак, оглянулась. Чистюля и Стефан-Николай пристроились кто где; судя по лицам, оба полны были мрачных предчувствий.

— Ну что, — сказал, поднимаясь в салон, Штоц. — Все в сборе?

Автобус был слишком низкий для него, и классрук замер, согнувшись в три погибели. Улыбаясь так, словно

им предстояло отправиться в самое волшебное и удивительное путешествие, он напомнил: вам выдадут обходные листы, там указаны номера кабинетов и порядок прохождения, пожалуйста, будьте внимательны, ничего не пропустите, вдруг что непонятно — извольте, спрашивайте у меня, у господина Вегнера, нашего нового учителя, или же у госпожи Казатул.

Господин Вегнер и госпожа Казатул при этом соизволили оторваться друг от друга и кивнуть пассажирам.

— Какие уродливые у неё руки, — шепнула Ника. — Ты только взгляни. А зубы — меленькие, как у крысёныша.

Марта рассеянно кивнула. Автобус уже тронулся и ехал по Нахмансона, и в окне, за плечом Ники, стали видны два узкомордых «барсука». Задние дверцы у них были распахнуты — и на миг Марта заметила в глубине чёрный, приземистый силуэт; тварь повернула к ней морду, и во тьме распахнулись два круглых глаза, каждый размером с плошку.

— О чём вообще можно с ней говорить?! — не унималась Ника.

— Семнадцать лет, — напомнила Марта, и когда подруга скривилась, решила сменить тему: — Слушай, а чего нас так спешно сорвали с уроков? Раньше хотя бы за пару дней предупреждали.

Ника пожала плечиками, не отрывая взгляда от передних сидений:

— Да какая разница. Может, очередная эпидемия начинается — ну и дёрнулись срочно прививки нам вколоть. Золотая лихорадка, солевой столбняк или другая гадость. Сейчас же всё это прёт из-за кордона, сама знаешь.

Оказалось, однако, что никакая особая прививка им не грозит. Автобус выгрузил всех возле серого, облупленного корпуса, Штоц с Вегнером и госпожой Казатул сопроводили в вестибюль, раздали обходные листы и отправили в пропахшие тоской коридоры — кружить, плутать, толкаться под дверьми, подпирать стенки, дожидаясь своей очереди…

Обычные больные поглядывали на школьников кто с завистью, кто с осуждением. Марте, впрочем, ни до них, ни до самих врачей дела не было. Она вместе с Никой отбывала кабинет за кабинетом, в каждом аккуратно пристраивала рюкзак где-нибудь под вешалкой, иногда выслушивала очередной спич о «вещи надо оставлять в гардеробе», иногда — обходилось. Ей шептали в ухо числа — она повторяла их, показывали цифры, набранные из разноцветных точек, — она называла эти цифры; по холодному линолеуму босая шла к ледяной коробке, входила, прижималась к металлической пластине, вдыхала, ждала, слушая, как с лязганьем закрывается проход; терпела, пока пальцы в липкой резиновой перчатке скользили по коже, смотрела строго перед собой, в потолок, думала о рюкзаке, всегда о рюкзаке. О том, что фрагменты челюсти и зубы лежат неплотно. Что если какая-нибудь местная госпожа Казатул зачем-нибудь решит рюкзак передвинуть, стук раздастся вполне узнаваемый. Недвузначный. То-то Ника удивится! А Штоц расстроится, он ведь всегда обо всех думает только хорошо.

А отец, спросила себя Марта. А как отреагировал бы на такую новость отец?

Её наконец отпустили, велели вместе с обходным и карточкой идти в сто двенадцатый, там всё это сдать — и «дальше можете быть свободны».

Марта попрощалась с Никой, мол, ещё дела и надо со Штоцем поговорить.

Со Штоцем поговорить ей действительно было необходимо, да она, балда, поздно сообразила, поэтому и двинула искать его лишь сейчас. Классрук с господином Вегнером и госпожой Казатул сидели на третьем, в расширителе перед лифтами, — это было такое узловое место, мимо которого ты всё время проходила, потому что, конечно же, необходимые тебе врачи сидели не в одном каком-нибудь крыле, а по всей поликлинике. Марта не очень понимала, зачем учителя вообще их сопровождают: если бы кто-нибудь захотел смыться, вряд ли они бы уследили, а о помощи никто из ребят всё равно не просил, ну, может, разве только Аделаида.