Порох из драконьих костей
Шрифт:
Челюсти отвисли: и та, которой Чистюля собирался расколоть ещё один драконов зуб, и собственно Чистюлина.
— Но ведь за нами… за нами же никто не следил.
— Или мы никого не заметили.
Марта плотно закрутила и передала Стефану-Николаю заполненную доверху кофейную банку.
— Слушайте, — сказала, — какая теперь разница? Если это случайность, смысла нет дёргаться. А если кто-то действительно хотел… ну, я не знаю, спугнуть там нас или не нас, — ладно, спугнули. Дальше что? Дома у нас ничего нет, в гараже тоже. Придут проверять — да пожалуйста! А вы вообще не при
И тут она подумала про Людвига. Про Людвига, про отца, про то, как легко при обыске можно подбросить что-нибудь в дом. Был бы повод.
Но и здесь она уже ничего не могла поделать, верно? Ведь не могла же?!
Чистюля вдруг откашлялся и встал. Судя по его лицу, дело было серьёзное, так что на сей раз даже Стефан-Николай воздержался от едких комментариев.
— Я вот думаю… а может, ну его? — Бен вздохнул так глубоко и надрывно, словно собирался наконец-то признаться в любви Терезе Когут из параллельного «В». — Это, конечно, деньги. И большие, да. Я понимаю. Но если уж так всё пошло — выбросить к чёрту, сейчас прям пойти — и в унитаз. Или нет, в унитаз плохо, люди могут пострадать… Зарыть тогда! Взять и зарыть, а?
Стефан-Николай пожал плечами:
— Да я не против. Мне для опытов много не нужно, я отложу, а остальное — как хотите. Я думал, это тебе и Марте необходимо.
— Но подставляем-то мы тебя!
Он улыбнулся:
— Серьёзно? Если ты только из-за этого — забудь. Марта правильно сказала: им наглости не хватит сюда сунуться. Обыск в доме господина Штальбаума? Хочу на это посмотреть. Отец им головы поотрывает.
Марта слушала их, закусив губу. Прикидывала, взвешивала. Решала.
Стефан-Николай, щёлкнув пультом, выключил телик и повернулся к ним, серьёзный как никогда.
— Слушайте, давайте начистоту: ситуация — хуже некуда. Она и раньше-то… сами знаете: если связался с костями, по-другому не бывает. Но сейчас — просто абзац. И становится только хуже. И что Губатый…
— Я знаю, знаю! — не выдержала Марта. — Ты мне говорил… вы оба говорили, чтобы я с ним не связывалась. Но это моё решение, понятно!
— И что Губатый попался, мне не нравится, — как ни в чём не бывало продолжал Стефан-Николай, — и что обыски начались, и что вдруг всплыл странный Чистюлин многознающий ванхельсинг. И это, кажется мне, ещё не конец. Но посмотрим с другой стороны. Для Бена кости — реальный шанс подсобрать хоть немного денег.
Дело, впрочем, было не в шансе даже — в необходимости. Чистюля никогда не брал в долг у Стефана-Николая, хотя тот предлагал, Марта знала. А с учётом пьющего отца и матери, которая вкалывала с утра до вечера, но зарабатывала гроши, — перспективы на поступление у Бена были аховые. Значит — армия. Со всем, что из этого вытекало.
— Дальше — Марта. Та же история: Губатый, каким бы мерзавцем ни был, позволял ей зарабатывать. А Инкубатор это хорошо, но так, на карманные расходы, верно? И теперь, когда Губатый попался, много ли появится других вариантов?
Он помолчал, обвёл их вглядом.
— Осталось меньше года. К концу весны…
—
— Что предлагаешь? — спросила у Стефана-Николая Марта.
Тот взял со стола самый крупный зуб, развернул плёнку, взвесил его в руках.
— Предлагаю…
И в этот момент дверь распахнулась, в комнату вошёл господин Клеменс. Он улыбался и катил перед собой тележку, какие бывают в кино — на них обычно привозят в номер отеля ужин. Здесь, конечно, сервировка не блистала, но приготовлено всё было с любовью и вкусом, дед Стефана-Николая обожал заниматься стряпнёй и не упускал случая побаловать друзей своего внука чем-нибудь вкусненьким. Одно время глава семейства, господин Георг Штальбаум, пытался, чтоб всё было как у правильных людей: нанял повариху, с лучшими рекомендательными письмами, — но та в конце концов сдалась и уволилась: делать ей в этом доме было решительно нечего.
На сей раз посреди тележки разлёгся — Марта это сразу поняла — цыплёнок по-тульски, в пикантном соусе. Фирменное блюдо господина Клеменса, который, согласно семейной легенде, в артыке познакомился с одним выходцем из Крайней Туле — а уж тот обучил его нескольким экзотическим рецептам. Разумеется, в артыках ничего такого не готовили — да и не могли; рецепты пересказывали друг другу как диковинные истории. Как заклинание — в надежде на то, что когда-нибудь выберутся и всё это сумеют попробовать.
— Что ж вы на стук-то не отвеча… — Голос господина Клеменса вдруг прервался. Дед — высокий, седой красавец, всегда сохранявший армейскую выправку, — замер и как будто стал меньше ростом. Лицо его сделалось бледным, неживым, губы задрожали. Он рывком, не оглядываясь, захлопнул дверь и привалился к ней спиной.
— Деда?.. — аккуратно спросил Стефан-Николай. — Ты чего?
Господин Клеменс помолчал, наконец заставил себя выпрямиться и оторваться от двери. Он задвинул защёлку — обычную, хлипкую, такую вышибить хватит одного удара — и осторожно пересёк комнату. Как будто шёл по полю, усеянному… ну да, драконьими костями.
— Давно это здесь? — спросил он, не глядя ни на Марту, ни на Чистюлю. Лишь на собственного внука. — Давно это находится в нашем доме?
— Только что принесли, — быстро сказала Марта. — Мы только что…
Он вскинул руку — Марта замолчала.
Тогда старик протянул ладонь и взял у Стефана-Николая этот зуб.
— Мы обезвредили их, деда. Мы же не дураки.
Господин Клеменс повертел зуб так и сяк, глядя на него, словно на старинного знакомого. Или — на голову заклятого врага.
Он провёл корявым пальцем по волнистому краю, сверху вниз, повторяя каждый изгиб. Ладони у него, как и у Стефа, были в шрамах — вот только вряд ли шрамы господина Клеменса остались после химических опытов.
Зуб был чёрным, как и все прочие, но там, где его касалась человеческая плоть, из глубины словно проступали, проявлялись изумрудные искорки.
— «Обезвредили»? — Господин Клеменс опустил зуб на обрывки плёнки и фольги. — И как, позволь тебя спросить?
Ребята переглянулись. Марта хотела было ответить, но Стефан-Николай опередил её: