Порок сердца
Шрифт:
укусил драгоценный «пидометр», и Пабло бешено заорал. Черный эмо вынырнул на крик,
дельфином выпрыгнув из бассейна, и припечатал костлявым кулаком голову Пабло к кроваво-
красной банной плитке прямым ударом в лоб. Голова треснула, как спелый арбуз, семечки и куски
красной сладкой мякоти разлетелись по бане…
Пабло сидел на кровати, весь в холодном поту, голова раскалывалась от боли. Он встал и,
стараясь не думать о приснившемся кошмаре, пошел в свой совмещенный
свет и посмотрел в зеркало. На лбу красным сургучом горела адская печать — череп с костями,
«фига себе». Паше немедленно захотелось отлить, он сунул руку в трусы, но ничего там не нашел.
Снова залившись холодным потом, Пабло, пересилив страх, заглянул в трусы. «Пидометр» висел на
месте. Просто рука не узнала его, такого чужого и бесчувственного. Паша понял, что пришла беда,
сел на край ванны и горько заплакал. Потом взял себя в руки, прекратил реветь, встал под холодный
душ и стоял под ледяными струями, пока все тело не заледенело и не онемело, как мертвый орган
между ног. Выйдя из-под душа, Пабло залепил пластырем крест-накрест шишку на лбу и, пытаясь
ни о чем не думать, вернулся к кровати. «Нужно просто заснуть. А когда я проснусь, все будет
нормально», — успокоил он себя. Но не тут-то было. На будильнике высвечивались семь часов
утра, за окном расцветало тихое летнее утро. У соседей сверху лаяла собака, стараясь обратить
внимание хозяев на свои туалетные проблемы. Во дворе урчал заводящийся «жигуль». Мир
просыпался, обычен, реален и прост. Противный скрежещущий шорох привлек внимание Паши. Он
посмотрел на потолок. Там, словно гекконы, держась за побелку всеми четырьмя растопыренными
конечностями, копошились с десяток бледно-голубых зомби из проклятого сна. Вывернув на сто
восемьдесят градусов тонкие шейки и свесив с потолка рваные челки, они плотоядно разглядывали
Пабло, облизывая жирными проколотыми языками острые пики зубов, и ждали, пока их жертва
заснет. Пабло молнией вскочил с кровати, наступив на высунувшуюся из-под нее руку с черным
обгрызенном лаком на ногтях. Рывком схватил со спинки стула спортивные штаны и метнулся к
окну, на лету умудрившись натянуть треники. Рванув на себя оконную раму, он ловко выбросил со
второго этажа хрущобы свое спортивное тело и без проблем приземлился на мягком газоне. Не
останавливаясь ни на секунду, Пабло бросился бежать прямиком в отделение милиции, которое
было в двух кварталах от дома, затылком чувствуя, как за ним, не торопясь, но и не отставая, бегут
голые голодные страшные существа.
— Врете, пидоры, не взять вам меня! Паша бежал легко —
вскоре пулей ворвался в отделение. Дежурный лейтенант Петров проснулся и, отвалив могучую
челюсть, уставился на полуголого крепыша, мячом влетевшего в дверь и сразу заблокировавшего ее
всем своим телом.
— Ты что, офуел? — заорал Петров.
— Пидоры идут. Зомби-пидоры! Они нас всех сожрут! Запирай дверь, зови подкрепление.
Объявляй тревогу по городу. Эмо-кидоры уже здесь.
— Белочку поймал? — выдохнул Петров. — Я тебе сейчас покажу кидоров, мать твою!
— Скорее! — взмолился Пабло. По дверям с той стороны противно заскребли острыми
ногтями. — Скорее подмогу!
В обезьяннике проснулся и засуетился недовольный шумом синий бомж.
— Сейчас, сейчас, — сказал Петров. — Сейчас.
Он и правда вызвал подмогу. Но почему-то подбежавшие к Паше милиционеры стали
отрывать его от двери, крутить руки и бить по почкам дубинками. Заломать Пашу было непросто
даже вчетвером, он боролся до последнего, хрипел, выворачивался и кусался. С одного из
сержантов слетела фуражка, и Паша в ужасе увидел выпавшую из-под нее засаленную челку. Тут
же огромная ладонь с черными ободками грязи под ногтями вцепилась ему в лицо.
— Ага, — закричал Паша, — вы уже здесь! Ментовку захватили!
Четыре могучих милицейских тела наконец-то справились с буйным крепышом, заломили ему
руки за спину, уронили на пол и теперь пытались надеть наручники. Захлебывающийся страхом,
обидой, кровью и соплями Пабло, находящийся в центре кучи-малы, неожиданно испытал знакомое
чувство наполненности жизни. «Это конец, — понял он. — Пидометр заработал, ура!» От радости
он перестал сопротивляться на какое-то мгновение, которого и хватило милиционерам, чтобы
повязать его по рукам и ногам, запихать в рот кляп, засунуть в обезьянник и спокойно вздохнуть.
— Пипец, какой здоровый, — пожаловался сержант с разбитым глазом, — ну в смысле,
больной. Но здоровый.
— Бухой? — зевнув, поинтересовался Петров.
— Нет, вроде выхлопа нет. Обдолбался чем-то. Грибами, наверное.
— Не, не грибами, — сказал молодой милиционер. — Не сезон еще. Похоже, филателист.
— Да уж, редкостный мутант! Чего с ним делать-то? Оформлять? — спросил Петров сам у
себя. — Может, в камеру к таджикским цыганам его?
— Да ладно тебе, Леха, — вступился сержант, — нормальный пацан, ну убрался, с кем не
бывает? Вызывай психиатричку.
Пабло лежал в обезьяннике, над ним с любопытством склонился бомж. На бомже были рваные