Пороки и их поклонники
Шрифт:
Скорее всего, никакого широкомасштабного наступления не выйдет. Скорее всего, придется придумывать что-то нудное и тягомотное – например, заявить, что он раздумал, что у него появился жгучий интерес к Лизаветиной квартире, и таким образом перевести огонь на себя. Посмотреть, каковы будут ответные действия. Подумать. Выждать время. Потянуть. Тянуть до тех пор, пока они не догадаются, что шантажировать его Машей Тюриной – раз плюнуть. Как только догадаются, что… Ну, что Маша и он, Архипов… Короче, как только он ее увидел, то сразу решил…
Кажется, он окончательно перенял у Макса
Архипов хлебнул остывшего чаю и со стуком поставил чашку на блюдце – рассердился.
– Давай спать, – предложил он своему квартиранту, – завтра рано вставать.
– Зачем?
– Затем, что поедешь со мной на работу.
– За… зачем на работу?
– А вдруг ты все-таки жулик, – поделился сомнениями Владимир Петрович. – Я тебя оставлю, а ты тут что-нибудь украдешь.
– Не жулик я! Сто раз сказано – не жулик!
– Все равно пора спать. Ты знаешь, во сколько кончается программа “Спокойной ночи, малыши”?
Макс моргнул:
– Вы чего? Шутите, да?
– Нет, – отрезал Архипов. – Пойдем, я дам тебе зубную щетку.
– Чего?
– Регулярная чистка зубов – лучшая профилактика кариеса, – сообщил Архипов. – Пошли.
И еще этот распроклятый труп не давал ему покоя!
Кто его убил? Когда? Зачем?
Зачем он пришел, снял пиджачок и уселся? Почему оставил документы в коридоре, а не положил рядом с собой? Почему Макс не упомянул о нем? И раз не упомянул, значит ли это, что Маслов пришел, когда ни Макса, ни Маши не было дома? Макс утверждает, что до тех пор, пока ее не “уволокли” на вокзале, она не отходила от него ни на шаг, но потом был целый день, сегодняшний день, когда он шел к Архипову, а она звонила ему на работу и говорила ненатуральным, бодрым, самоуверенным голосом.
Теперь Архипов совершенно уверен – это не ее голос, а голос ее страха.
Кажется, именно таким он сам разговаривал с врачами в ЦИТО, когда не испытывал ничего, кроме страха.
Как юрист Маслов попал в квартиру? С замками, черт их побери, по-прежнему все в порядке. Значит, открывали ключом. Каким?! Каким ключом?
Запасные ключи Архипов забрал у стариков, которым их сдавали на хранение. Ключи Марии Викторовны наверняка у Марии Викторовны. Где Лизаветины, Архипов не знал.
Он задумчиво оттащил матрас “Уют-2000” в комнату с тренажерами и покидал сверху подушки и одеяло. Он был уверен, что не заснет, и ему не хотелось делить свою бессонницу с Максом Хрусталевым.
Макс плескался в ванной, лил воду.
Это было странно – чужой человек в его доме. У него редко бывали люди – он много работал, уставал, и за порогом его квартиры начиналась драгоценная охраняемая private life, с тяжелым роком на компакт-дисках, с тренажерами, Любаниными цветами в ящиках, французской минеральной водой, подушкой Тинто, почти метровым телевизионным экраном, суперкомпьютером и – главное, самое главное! – возможностью не отвечать ни за кого, кроме себя.
Люди, которых он любил, ушли от него в один год – друг за другом, как будто не хотели оставаться в одиночестве. Архипова и его одиночество они почему-то в расчет не брали.
Или не могли взять?..
Умер дед. Следом за ним бабушка.
Архипов переделал свою квартиру – от пола до потолка – и жизнь тоже переделал.
Не иметь проще, чем терять.
Есть Тинто Брасс, работа, деньги – и хватит пока. Ну, любовные историйки время от времени – довольно редко, чтобы не привыкать и не надеяться. Маленькие радости, вроде новой машины или выгодного заказа. Чистопрудный бульвар за окнами, модный романчик на ковре, немецкое пиво в холодильнике, отпуск, смотря по настроению – на теплом море или в приветливой прохладе какой-нибудь старой европейской столицы.
Архипову было безмятежно и спокойно “в своем уютном холостяцком флэте”, как вслед Вертинскому нервическим голосом простонал Гребенщиков, и только в три часа ночи почему-то казалось, что жизнь не удалась – так всегда кажется именно в три часа ночи.
Ни семьи. Ни детей. Ни друзей. Даже привязанностей никаких, кроме собаки, которая бодро храпит на своей подушке. Подло, исподтишка болит спина, и лет почти сорок, и все уже есть, а впереди одно и то же – ежедневный “комплекс упражнений”, Чистопрудный бульвар и “холостяцкий флэт”, будь он неладен, и так, пока не помрешь! Да и помрешь с этой же самой болью в спине, старым, бодрым, ухоженным, никому не нужным козлом!
Даже вспомнить нечего – не заказы же вспоминать и не новые машины! Все, что вспоминалось, было из той, прошлой жизни, когда “мы все жили вместе”. Но в последнее время Архипову стало казаться, что и эти воспоминания – не его, он как будто ворует их у тех, кто когда-то жил той самой настоящей жизнью, а он никакой жизнью не живет, глупости все это, сплошной “холостяцкий флэт”!
Вода перестала литься, что-то загремело, Тинто вскинул башку, и на пороге спальни материализовался Макс Хрусталев – худосочная часть нынешней архиповской настоящей жизни.
От Макса на всю комнату разило изысканной французской – нет, не минеральной водой! – “Дюной”, “ароматом для мужчин”.
– Ну, почистил я их. Теперь чего? Архипов подпер голову рукой.
– Кого почистил?
– Ну, зубы эти!
– Одеколоном чистил?
Макс переступил босыми ногами и отворотился в сторону.
– Да я это… помазал вон… Щиплет очень. – Он вытянул руку и продемонстрировал Архипову, где именно он “помазал”. – Да я просто так. Это… на всякий случай…
– Чужие вещи трогать нельзя, – сказал Архипов строго. – Ложись и не маячь у меня перед глазами. Надоел. Твой матрас в той комнате, где тренажеры, будешь спать там.
Макс хмыкнул:
– А… это? Следить за мной, чтоб я не украл чего? Раздумали?
– Украдешь, я тебя скормлю Тинто Брассу.
Макс покосился на Тинто:
– Тогда это… спокойной ночи.
– Пока.
Архипов потянулся и положил себе на живот высушенные на подоконнике “Испражнения души” Гектора Малафеева.
– Так фамилия вашего батюшки – Хрусталев или Тюрин?
– Чего?!
– Почему ты Хрусталев, а она Тюрина, если у вас один отец?
– Не, он Хрусталев. Тюрина – это Манькина мать, которая сбежала.