Пороки и их поклонники

Устинова Татьяна Витальевна

Архипов изо всех сил подтянулся, навалился грудью на подоконник, подтянул ноги – последнее усилие, и спасительный пол примет его, но он не успел сделать этого усилия.

Крик ударил снова, и тут он увидел.

Кричала черная островерхая тень. Он давилась криком, отступала и металась в глубине чердака. Прямо на нее двигалась Лизавета в белом электрическом сиянии. Развевались нелепейшие одежды, и как будто от электричества потрескивал воздух.

Архипов животом налег на подоконник, перевалился через него

и с грохотом упал на пол. От этого грохота Лизавета внутри белого пламени вдруг приостановилась, замерла и обернулась к нему. Крик дошел до самой верхней точки и замер там. Белый свет залил Архипову мозг, а когда отступил, на чердаке ничего не было – ни тени, ни света.

Топот резвых ног раскатился по лестнице и пропал.

Архипов лежал на полу и трудно дышал. Пот заливал глаза, и сильно тошнило от боли в спине.

Лизавета спасла его, вот что. Она только что спасла его, закрыла собой, прогнала черную тень.

Архипов вытер со лба пот и посмотрел на свою ладонь. Она сильно кровоточила. Дышать все еще было трудно. В ушах ломило, сквозь ломоту вдруг прорвался какой-то привычный, мирный, домашний звук – хлопнула дверь. И опять тишина.

Потом заскрипела лестница.

Мозг сжался в булавочную головку. Архипов перекатился на колени, кое-как привстал и пополз от окна, от края бездны, все еще ждущей его. Послышалось тяжелое дыхание, топот, заскрипели подгнившие доски пола. Архипов зажмурился. Рядом что-то фыркнуло, зашевелилось и ткнулось Архипову в лицо.

Тинто Брасс бодал его и обдавал влажным дыханием.

Архипов застонал от облегчения и первый раз в жизни обеими руками обнял медвежью башку и лбом уткнулся в собачий лоб.

“Ты что, хозяин? – недоумевал Тинто. – Куда это ты забрался и почему сидишь на полу? И пахнет от тебя странно, – Тинто принюхался, – кровью, потом и страхом?”

– …Володя?..

Снова шаги, но уже другие, и прямо за лобастой башкой Архипов увидел босые ноги в джинсах.

– Володя?! Ты что?!

Кряхтя, он встал на колени и отпихнул Тинто, который все лез обниматься.

– Что случилось? Как ты сюда попал?! Господи, ты же на работу уехал! Почему ты весь грязный?! И руки! Что у тебя с руками?

Архипов тяжело смотрел на нее.

– Ты что? – остановившись, настороженно спросила Маша. – Что с тобой, Володя?

– Как ты сюда попала?

Он поднялся на ноги, придерживая спину рукой. Маша сделала шаг назад.

– По лестнице, – объяснила она растерянно, – а что такое? Кто-то закричал, Тинто Брасс залаял. Мы… вышли. Он… сразу сюда помчался, а я за ним.

Архипов все молчал.

Если бы Тинто мог говорить нормальными человеческими словами! Ну почему, черт возьми, он не говорит?!

Она вполне могла успеть забежать в его квартиру, содрать островерхий колпак и вернуться обратно – участливой и взволнованной. Она

вполне могла успеть.

Тот, кто был в колпаке, показался ему не слишком большим и довольно легким, и – черт, черт, черт! – это могла быть она.

– Что тут случилось, Володя? Как ты здесь оказался?

– Мне нужно было кое-что проверить, – заявил Архипов мрачно. – Я поднялся сюда, и меня чуть не убили.

– Как?!

– Как тогда Лизавету. Помнишь, она говорила, что ее чуть не сбросили с лестницы, дня за два до смерти?

Маша растерянно смотрела ему в лицо и, кажется, не слушала.

– Ну помнишь?

– А…да.

– А меня чуть не выкинули в окно.

Она ему не поверила.

– Как тебя можно выбросить в окно? Ты что? Неодушевленный предмет?

“Я становлюсь неодушевленным, как только чувствую или вижу бездну, – подумал Архипов. – Я не могу сопротивляться. Странно, что я все-таки сопротивлялся”.

Впрочем, если бы не Лизавета, всем моим сопротивлениям цена была бы грош.

– Маша, – вдруг спросил он и вытер окровавленные ладони о светлые офисные брюки, – ты веришь в привидения?

Он знал, что в этот момент все поймет по ее лицу. Пусть самое худшее, но он должен выяснить это сейчас, чтобы больше ни на что не надеяться. Ни на какую “настоящую жизнь” с ней. Маша Тюрина вдруг стремительно подошла к нему и положила прохладную узкую ладошку ему на лоб. Он отстранился. Она потрогала его щеки.

– Вроде нет, – озабоченно сказала она и, потянувшись, потрогала лоб губами.

– Нет – не веришь?

– Нет температуры, – с досадой возразила она, – нет у тебя температуры! Пошли домой, Володя. Мне надо посмотреть твои руки, а тебе надо принять аспирин.

Он чуть не завыл.

– Маша! Посмотри на меня!

Она посмотрела. В глазах плескалась тревога и жалость.

Ох, уж эти женские глаза с их тревогой и жалостью!

Был бы он, Архипов, гениальным писателем Гектором Малафеевым, он бы объяснил себе, что все это суть пошлость и слюнтяйство и давно уже вышло из моды, а вошло вовсе другое, и нечего смотреть в них и умолять неизвестно кого – пусть кто угодно, только не она, пусть что угодно, только не то, о чем я думаю с таким напряженным скрученным страхом.

Это Лизавета его втравила, черт ее побери совсем, – в убийства, в трудные мысли и в… Машу!

“Пошли” – попросил и Тинто. – Мне здесь не нравится. Сидели бы все дома, честное слово, а то носит вас неизвестно где, а я волнуюсь и чую отвратительные запахи!”

Архипов пошел.

Думалось ему трудно, как после контузии.

– Зачем ты полез на чердак? И где Макс?

– Я хотел найти то место, из которого Лизавета вытащила деревянный круг с воском. Макс на работе. Под присмотром. Еда ему поступает регулярно.