Порожденная иллюзией
Шрифт:
– Не дуйся, дорогуша. Мне просто захотелось развлечься.
– Развлекаясь, ты унизила меня, – цежу сквозь стиснутые зубы.
– Ой, ради бога! – резко обрывает мама. – Едва ли зрители поняли твою ошибку.
Предполагалось, что это будет простой карточный фокус. Я «силой призываю» выбранную добровольцем карту и заставляю ее исчезнуть, а затем вновь появиться в кармане «случайного» зрителя. Подложить правильную карту должна была мама, перед выступлением. Но сегодня все пошло иначе.
Я в таком бешенстве,
– Я дала тебе восьмерку пик, а вытащила, как ни странно, валета червей. С чего бы это?
Мама поджимает губы. Она не привыкла, чтобы я требовала объяснений.
– Попридержи свой голос! Я уже сказала, что просто забавлялась. Ты выкрутилась, и на этом все.
Я прижимаю руки к бедрам; боль и злые слезы клокочут в горле.
– Для меня это не было забавным, мама. И я не желаю, чтобы такое повторялось. Никогда.
Мама наконец встречается со мной взглядом, и лицо ее превращается в бесстрастную маску.
– Прости, что?
– Ты слышала.
Прежде чем уйти, я подхожу к ее туалетному столику и со шлепком кладу карту лицом вверх – это восьмерка пик, которая все еще лежала в кармане маминого платья, когда мы покинули сцену.
Выйдя из комнаты, финальным аккордом громко хлопаю дверью. И замираю на минутку, чтобы успокоиться. Мое дыхание неглубокое и прерывистое. Я никогда прежде не устраивала подобных сцен. И теперь не знаю, прыгать ли от радости или бороться с приступом тошноты.
Неужели мадам Ван Хаусен действительно в такой ярости после спиритического сеанса, что из-за этого готова поставить под удар свое шоу? Нападение и ответный удар. Стратегии и схемы. Почему мои отношения с матерью больше напоминают шахматную партию, чем семейные узы?
Неважно, как сильно я хочу взять такси и уехать домой, оставив маму переваривать все в одиночестве – я знаю, что не могу. Все еще подрагивая, прислоняюсь спиной к стене и закрываю глаза. Как бы я ни злилась, она по-прежнему моя мать, и я должна защищать ее всеми силами.
Я слышу голоса и делаю глубокий прерывистый вздох, пытаясь успокоиться.
К гримерке приближается Жак, а вместе с ним – красивый молодой незнакомец с поразительно светлыми волосами.
– Ты уходишь?
Я киваю:
– Голова болит. – И это недалеко от истины.
– Мне очень жаль. – Слова как по маслу выскальзывают изо рта Жака. – Я надеялся, ты с нами поужинаешь. У нас сегодня гость. – Он поворачивается к своему спутнику. – Оуэн, это Анна Ван Хаусен. Ты только что видел ее яркое выступление. Анна, это мой племянник, Оуэн Винчестер. Он неожиданно решил составить мне компанию на сегодняшнем шоу.
– Мисс Ван Хаусен, я очарован.
Оуэн целует мою руку и осматривает меня с ног до головы. И судя по сиянию его голубых глаз, ему нравится увиденное. В моем животе зарождается
Оуэн смотрит на дядю:
– Я в Нью-Йорке уже несколько месяцев. Хотел связаться с тобой, но потратил много времени, устраиваясь на новом месте. К тому же, это ведь ты не поддерживал связь с семьей.
Оуэна изгибает губы в улыбке, и на его щеках появляются маленькие ямочки. На нем щеголеватый черный костюм, а белокурые волосы длиннее на макушке и зачесаны назад по последней моде. Я вспоминаю Коула с его аккуратными коротко стриженными кудрями.
– Приятно познакомиться, – бормочу и заливаюсь румянцем. То ли из-за очевидной симпатии Оуэна, то ли из-за мыслей о Коуле – трудно сказать. Я краснею время от времени с того позорного случая в кинотеатре. Интересно, что обо мне подумал Коул?
– Я решил, что мы могли бы поужинать все вместе, – прерывает мои мысли Жак. – Но если ты плохо себя чувствуешь...
Я задумываюсь, но лишь на мгновение. Оуэн, каким бы привлекательным он ни был, – недостаточная причина, чтобы терпеть общество моей матери. Не после того, что она выкинула сегодня вечером.
– Все в порядке, дядя Джей. В любом случае мне рано вставать. Может, я могу сопроводить мисс Ван Хаусен до дома? А вы с ее прекрасной матушкой спокойно поужинаете.
Жак хмурится:
– Наверное, стоит...
– Спасибо, вы очень любезны, – твердо говорю я, принимая руку Оуэна. Я веду себя чересчур смело, но мне все равно. Это ведь племянник Жака, в конце концов. Уверена, мама не будет возражать. А если и будет, то не так уж это и плохо.
Оуэн сопровождает меня вниз, через неосвещенное фойе, и выводит в ночь. Перед театром все еще полно зрителей, которые ждут такси или просто болтают, делясь впечатлениями о шоу. Обычно мне нравится это зрелище, но сегодня я не в настроении.
– Моя машина вон там, – указывает Оуэн, и я следую за ним вниз по улице. Он бросает на меня взгляд. – Довольно смело с вашей стороны вот так уйти со мной. Не боитесь, что ваша мама будет беспокоиться? Мы практически незнакомы.
– Мама не будет. Я всю жизнь сама выкручиваюсь из неблагоприятных ситуаций.
Оуэн смеется:
– Надеюсь, я не попадаю под эту категорию?
Я краснею и молюсь, чтобы было достаточно темно и он не заметил цвет моих щек.
– Конечно, нет.
– Я понял, что вы имели в виду. Но здорово, что вы не ставите этикет превыше всего. Старики не понимают, что мир уже не тот, что был во времена их молодости. Наше поколение повзрослело быстрее. И мы сейчас гораздо более зрелые, чем они были в нашем возрасте.