Порт-Артур. Том 2
Шрифт:
Немного поспорив, моряки уступили.
– Теперь поговорим об использовании судовой артиллерии крупного калибра для нужд сухопутной обороны, – предложил Белый. – Пока что стрельба судов является в значительной степени пустой тратой снарядов.
– Производимой по вашей же просьбе, – вставил
Вирен.
– Совершенно верно, но в боевой обстановке минувших дней было не до этого. Каждому кораблю необходимо иметь свой наблюдательный пункт на берегу, с которым он был бы связан телефоном. Кроме того, я укажу всем районы для
– Завтра же к вам будут направлены старшие артиллеристы со всех броненосцев и крейсеров, – заверил Ухтомский.
На этом деловой разговор и кончился. Гости и хозяева перешли в столовую. Вскоре подъехали все еще перевязанный после ранения 28 июля командир броненосца «Ретвизан» Шенснович и командир «Севастополя» Эссен. Шенснович попросил разрешения зачитать докладную записку о дальнейшей деятельности флота.
– Вопрос этот решен, – мы остаемся в Артуре, пока он будет держаться, и лишь в крайнем случае попытаемся уйти хотя бы в нейтральные порты, – сразу запротестовал Вирен.
– Я предлагаю прорываться из Артура поодиночке и прежде всего имею в виду «Баяна». Он обладает ходом в двадцать узлов. Выйдя с темнотой из Артура, к рассвету крейсер будет уже милях в ста-ста двадцати от Артура, то есть достигнет Циндао.
– Скоро наступит осень с ее длинными темными ночами и частыми туманами. При таких условиях вести тесную блокаду на море невозможно, – поддержал Шенсновича Эссен. – Я тоже готов попытать счастья на своем тихоходном броненосце.
– Вы забываете о бесчисленном количестве мин, которыми еженощно японцы забрасывают наш внешний рейд. Прежде чем прорвать блокаду, придется миновать винегрет из плавающих в море мин, – возразил Ухтомский.
– Их и вытралить можно.
– Это привлечет внимание японцев, и они будут начеку.
Простившись с моряками, генералы отправились с докладом к Стесселю.
У него они застали городского комиссара подполковника Вершинина. Выше среднего роста, с окладистой бородой, он был похож на нижегородского купца. Это сходство увеличивалось окающим говором Вершинина. Он был сильно взволнован.
– Поскольку вы являетесь артиллерийским офицером, в которых сейчас большой недостаток, вам надлежит сдать гражданские дела и принять батарею по указанию генерала Белого, – сердито говорил Стессель.
– Я назначен комиссаром высочайшим приказом и без повеления Петербурга своего поста не оставлю, – возразил подполковник.
– Я предам вас военно-полевому суду за отказ выполнить мое распоряжение в осажденной крепости. Чтобы завтра мой приказ был выполнен. Марш отсюда! – уже прикрикнул Стессель.
Вершинин неловко, совсем не по-уставному, повернулся и вышел.
– Зажирел и совсем распустился, – обернулся Стессель к входящим Кондратенко и Белому.
– Как артиллерийский офицер Вершинин никуда не годится: отстал и позабыл все, что
– Тогда поручу ему уборку трупов, пусть хоть этим будет полезен, – решил Стессель.
В это время Вершинин уже сидел в кабинете Рейса. Дрожащим от волнения голосом он умолял начальника штаба помочь ему избавиться от строевой службы.
– Виктор Александрович, будьте благодетелем, избавьте от строевой службы. За благодарностью не постою.
Полковник задумался.
– Боюсь, что генерал закусил узду. В таком случае ничего с ним не сделаешь. Будет рвать и метать, если не подчинитесь. Разве что сходите к Вере Алексеевне. Она одна может сладить с мужем в любое время.
– Недолюбливает меня генеральша. Отказал я ей в проведении налога на нужды благотворительного общества. Незаконно это, а она разгневалась.
– Внесите от себя тысчонку-другую на дела общества. Может, она и положит гнев на милость.
Откланявшись, Вершинин направился все же к Вере Алексеевне. Генеральша приняла его весьма сухо; хотя Дары и приняла, но помочь не обещала.
– Я в служебные дела мужа не вмешиваюсь. Придется к слову – спрошу, в чем дело.
С этим перепуганный комиссар и отбыл домой.
В ту же ночь Вершинин во главе команды жандармов и китайцев приступил к уборке трупов. Его все время тошнило. Он не мог переносить трупный запах. Чуть живой Вершинин вернулся поутру домой и, ругая на чем свет стоит Стесселя, приступил к сбору денег для нового подношения всесильной генеральше.
За столом Вера Алексеевна прислушивалась к разговору мужчин.
– Так, значит, моряки целиком пошли нам навстречу? – переспросил Стессель, выслушав Белого и Кондратенко.
– Вполне. Были очень любезны, – засвидетельствовал Белый.
– Что это с ними случилось? Чуют, видно, что в Артуре начинает пахнуть жареным и без нас им крышка. Того – в море, Ноги – на суше, а они – как мусор в проруби – посредине. Не знают, куда им податься, – проговорил Стессель.
– Вонь на позициях невозможная. Не знаю, как с ней и бороться. Жарко, трупов масса. Ужасающие миазмы, – заметил Кондратенко.
– Субботин рекомендует совать в нос паклю, смоченную в скипидаре. Я уже отдал об этом приказ.
– Едва ли это очень приятно, – усомнился Белый.
– С солдатней церемониться нечего.
Гости стали прощаться.
На другой же день на Залитерной батарее ротный фельдшер Мельников раздавал солдатам паклю.
– Закладай в нос, чтобы дохлым японцем не воняло, – пояснил он.
Блохин засунул, потянул в себя воздух и громко чихнул.
– Мусорное дело: щекотно, и все же слыхать.
– Обмакни в скипидар, тогда ничего не учуешь.
Солдат последовал его совету и тотчас выдернул паклю из носа.
– Кто такую глупость придумал? В носу свербит, аж слезы катятся, долго не вытерпишь, – возмутился он.